Бунич Игорь – В центре чертовщины

— Откуда вы знаете... о Дегрее? — она тяжело задышала.

— Но ведь вы сами сказали мне об этом.

— Я вас не знаю

— Но вы видели Дегрея у станции метро Ситроен. Четыре дня назад. Да?

— Да, но откуда вы...

— Вы никого не посылали к нам?

— Нет... Я хотела, но... в тот же день... вы видите... — она замолчала, тяжело дыша.

— Доктор, оставьте нас одних, — я указал глазами на дверь.

— Но...

— Это очень важно, я вам всё объясню. Не знаю, что подействовало на этого

язвительного старикашку, но он вышел.

— Лори, Дегрей умер?

— Да, — чуть слышно, одними глазами.

— От сердечного приступа в феврале 1944 года?

— Да.

— Что он пытался узнать, какую тайну?

— Особняка... — голос её прервался.

— Продолжайте, Лори. Я понимаю, что вам трудно, но продолжайте ради Бога!

Какого особняка?

—...Сен-Клер. У меня дома письмо и фотографии... его...

— Их уже нет, Лори, Дегрей унёс их. Он был у вас вчера.

— Кто этот Дегрей? — голос её неожиданно окреп. — Ведь это невозможно... он

умер... умер...

— Я выясню, кто это такой, но помогите мне. Вы собирались кому-нибудь заявить об

этом?

— Да... вам... американцам... Я хотела идти после работы... но не успела...

Мысли мои путались, и я с трудом формулировал вопросы.

— Что это за особняк? Сен-Клер? Где?

— Я не знаю. Он как-то сказал мне, что... поедет туда, но он не успел... В тот день,

когда он собирался ехать... ему стало плохо... и он... он не ездил туда.

Он не ездил туда, а она не была у меня вчера утром. Идиот, ну, что мне стоило

задержать её у нас? Но что бы это изменило?

— У вас нет сестры? — последняя надежда.

— Да... и брат... но они не в Париже...

Она затратила много сил на этот разговор, и её голова откинулась на подушку. Вошёл

доктор, пощупал пульс и погладил её по голове:

— Всё будет хорошо, девочка, всё будет хорошо...

Мы вышли в коридор.

— Это ужасно, доктор, — сказал я. — Сколько она ещё протянет?

— Часа два-три, не больше, — Фолькнер взглянул на меня. — Почему вы так

бледны?

— Вы считаете, что мне не от чего побледнеть? Зрелище не из приятных...

— Вы могли бы уже привыкнуть... Сколько вам лет?

— Тридцать два. Какое это имеет значение?

— Да так. А ей двадцать один... Такие дела...

Мне нечего было ответить. Я молча пожал его маленькую сухую ладонь и стал

спускаться вниз по лестнице.

IV

Я, конечно, был далёк от мысли докладывать что-либо своему начальству об этом

деле. В лучшем случае меня бы немедленно отослали в Штаты для “лечения”, а мне это

вовсе не улыбалось по многим причинам. Но, с другой стороны, мне нужно было время,

чтобы попытаться разобраться во всей этой чертовщине, а его у меня не было. Когда я

вернулся из клиники доктора Фолькнера, шеф многозначительно посмотрел на часы, но

ничего не сказал. Конечно, история с армейскими складами и шоколадом была

малоправдоподобна, во-первых, потому, что это вовсе не входило в мои обязанности, а во-

вторых, может быть, Элен и была самой умной девочкой в армии США, но шеф тоже не

был круглым идиотом. Кроме того, взглянув на мою бледную возбуждённую физиономию,

он наверняка решил, что я основательно “набрался”. Идти к нему в такой момент и

клянчить дня три-четыре отпуска было неуместно, поэтому я прошёл к себе и, делая вид,

что занимаюсь текущими делами, попытался привести свои мысли в порядок.

За два часа, в течение которых я по крайней мере три раза посылал ко всем чертям

Элен, пытавшуюся зайти в кабинет, у меня в голове возникла примитивная, но всё же

мысль. Во-первых, они (кто они, я не знал) не застрахованы от ошибок. Это понятно и

очевидно. Любой самый чётко организованный механизм, приведённый в действие

безразлично кем — Богом, человеком или кем угодно — ошибается, ибо предусмотреть всё

невозможно никому.

Во-вторых, надежда на то, что кто-то, стоящий на культурной лестнице ниже вас на

несколько ступенек, никогда не поймёт, чем вы занимаетесь, является гарантированной

только тогда, когда вы имеете дело с небольшой группой, а не с миллионами. Среди

миллионов всегда найдётся один “урод”, который вам испортит всю музыку.

И, в-третьих, представить себе, что эта история — цепь обычных преступлений с

двойниками и прочей голливудской чепухой, — неразумно. Даже если допустить, что и у

Лори, и у Дегрея были двойники, которые при помощи каких-то хитроумных методов (что

возможно) убрали их обоих, то какого чёрта Лори приходила ко мне и рассказала эту

историю. Нелогичность — свойство преступников, но это уже не нелогичность, а нечто

большее. Другими словами, втиснуть эту историю в рамки обычные невозможно.

Следовательно, можно сделать предварительные выводы:

а) Происходит что-то нелогичное. Лори и Дегрей, несомненно, существовали. Если

бы их не было, им незачем умирать. Ликвидировать человека можно, только убив его.

Иначе он существует. Дегрей что-то разнюхал, он понимает опасность дела, но тайна

слишком ценна, и он не может (а, скорее, не хочет) отступать. Он собирается поехать в