Бунтарь

— Да ладно, Адам. У меня ведь тоже мать есть.

Вообще-то, Джейн-Эбигейл-МакФейл Старбак ничем не напоминала субтильную Мириам Фальконер. Она была рослой, полной, горластой и широкой во всём, кроме душевных качеств.

— Ей нездоровится. — оправдывался за мать Адам, — Страдает от какой-то болезни, что называется «невралгия».

— Да, мне Анна говорила.

Адам шагал, глядя себе под ноги, затем резко остановился и вопросил:

— Почему с женщинами всегда так сложно?

Вышло у него столь трагично, что Старбак не сдержал смеха.

Впрочем, мрачное настроение владело Адамом недолго. Праздник предлагал уйму увеселений. На стрельбище можно было пострелять из ружей образца 1841 года в соломенных болванов, обряженных под янки в тряпьё и цилиндры. Любой, кто попадал в бумажные мишени, пришпиленные к груди чучел, получал серебряный доллар. Из чана с водой желающие могли попытаться выудить без помощи рук яблоко. Для офицеров и искусных наездников были скачки с препятствиями, для рядовых и штатских простолюдинов — перетягивание каната. И, конечно, «тянигусь».

— Что за «тянигусь» такой? — поинтересовался Старбак.

Адам вытаращил на него глаза:

— У вас в Бостоне нет «тянигуся»?

— Нет, но взамен у нас есть такая штука, как цивилизация. Это всяческие библиотеки, церкви, школы…

Адам сунул другу кулак в бок и отскочил на безопасное расстояние:

— Тебе «тянигусь» понравится. Подвешивается гусь, а шея ему густо мажется маслом. Кто ухитрится свернуть ему башку, забирает гуся себе.

— Гусь, что, живой? — ужаснулся Старбак.

— Ну да. Согласись, нелепо свёртывать голову мёртвому гусю. Конечно, живой.

Но перед тем, как отдать должное всем развлечениям по очереди, друзья направились в беседку, где расположились фотографы, оплаченные и специально приглашённые из Ричмонда Вашингтоном Фальконером, желавшим, чтобы каждый из легионеров увековечил свой образ. Фотографические портреты, отпечатанные в узорчатых рамочках, должны были напоминать им в глубокой старости о героическом прошлом. Вашингтон Фальконер подал подчинённым пример, сев в высокое кресло первым. Адам стал вторым.

Процесс был долгим. Голову Адама фотограф втиснул в железную рамку наверху спинки кресла. От тех, кто будет потом рассматривать картинку, раму скрыли волосами и кепи Адама. Требовалась она для того, чтобы голова пребывала в неподвижности, пока в деревянном корпусе аппарата происходит таинственное действо фотографирования. В левую руку Адам получил револьвер, в правую — обнажённую саблю.

— К чему такая воинственность? — спросил Адам у отца.

— Так модно, сын. Потом гордиться будешь этой картинкой.

За креслом были развёрнуты знамёна Легиона. Адам сидел, будто аршин проглотив. Обливающийся потом помощник фотографа принёс из технического фургончика влажную стеклянную пластинку. Её вставили в аппарат, Адаму приказали не дышать, а фотограф снял крышку.

Затаил дыхание не только Адам, а все присутствующие. Муха с жужжаньем вилась вокруг лица Адама, помощник отогнал её полотенцем.

— Можете выдыхать. — разрешил юноше фотограф, — Но медленно. И постарайтесь не шевелить саблей.

Казалось, целая вечность прошла до той секунды, когда стеклянная пластинка в ящике была вновь закрыта от губительного света, и помощник понёс её в фургон для проявки.

Следующим в кресло усадили Старбака. Металл рамки больно пробороздил скальп, кисти оттянули пистолет с саблей. Юноша покорно набрал в лёгкие воздуха, пока новую пластинку устанавливали в аппарат.

Адам, как настоящий друг, немедленно начал строить из-за спины фотографа рожицы, гримасничать и надувать щёки. К его живейшему удовольствию, Натаниэля хватило ненадолго. Он расхохотался, и фотограф яростно зашипел, закрывая пластину:

— Учтите, молодой человек, если выдержки было недостаточно, на фотографии вы выйдете, как привидение!

Старбака его предупреждение нисколько не огорчило. Стоя в толпе, он с удовольствием жевал краюху хлеба с ломтем жареной свинины, а Адам помчался готовиться к скачкам через препятствия. Победитель (а им заранее все считали Итена Ридли) получал денежный приз в пятьдесят долларов. Сержант Томас Труслоу тоже был здесь, ради скачек оторвавшись от игры в покер с приятелями.

— Я поставил деньги на того сорванца. — сообщил он Натаниэлю, — Билли Аркрайт, на чёрной кобыле.

Он указал на щуплого мальчишку лет двенадцати, чья тощая лошадка тяжело трусила позади всех. В нескольких метрах впереди Аркрайта плотная масса коней и людей взбивала пыль, многоного переваливая через ряд изгородей. От них далеко оторвался Итен Ридли на гнедой, заходя уже на второй круг.

— Деньги на ветер. — сделал вывод Старбак, — Кобыла Аркрайта до второго круга-то хоть доживёт?

— Всё, что ты знаешь о лошадях, парень, я могу написать в пыли, один раз попИсав. — фыркнул Труслоу, — Сам-то на кого бы поставил?

— На Ридли.

— Хороший наездник, но Билли его уделает. — коротыш вперил в Старбака испытующий взор, — Слышал, что ты пытал Ридли о Салли?

— Кто вам сказал?

— Да весь чёртов Легион об этом гудит, сам Ридли и растрезвонил. Думаешь, он знает, где Салли?

— По его словам, нет.