Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

Забрезжил рассвет. От тягостных раздумий отвлек его протяжный, звучный скрип отворяемых ворот сарая. Вошел татарин с гнусной опухшей физиономией, жестом приказал встать и выйти. На дворе ожидал их еще один стражник в такой же войлочной шапке, как и у первого. Поддерживая под руки с большим трудом стоявшего на ногах пленника, они перевели его через буерак и посадили на яру. Младший конвоир поднял ружье, нажал курок — получилась осечка. Повторил — выстрела не последовало. После нескольких попыток неудачливый стрелок в сердцах «вдарил его в припор, в левый бок, однако внутренности не захватал». Кутейников скатился в овраг и пролежал там без чувств более двух часов. Мятежники уже ушли, когда к израненному, избитому Федору вернулось сознание. Собрав остаток сил, поплелся он вверх по Царицынской Пичуге к Грачевской крепости, недалеко от которой настигли его донские казаки, бежавшие от самозванца. Они-то и доставили старшину в Качалинскую станицу, а оттуда домой^{122}.

13. 15 сентября 1774 года

Получив сообщение о подходе правительственных войск, Пугачев отказался от намерения штурмовать Царицын, решил пройти мимо. Но у стен города снова был атакован, лишился значительной части обоза и людей. Правда, и на этот раз, как и накануне, к нему переметнулись многие донские казаки, которые, несмотря на то, что он «рожу свою от них отворачивал», распознали-таки в нем бывшего хорунжего из Зимовейской станицы. Все они, поодиночке и группами, покинули лагерь самозванца. Слух об этом мгновенно распространился по стану повстанцев и «привел их в такое замешательство, что никто не знал, за что приняться, говорил на следствии Иван Творогов. О походе на Дон пришлось забыть^{123}.

— Надежных людей у меня мало, — признался Пугачев атаману Андрею Овчинникову, — а всякой сволочи хотя и много, да проку от нее никакого: только услыша о Михельсоне, она сробеет, разбежится и стоять против него не будет. Поэтому надо, уклоняясь от драки, дойти до Черного Яра, а оттуда — прямо в Яицкий городок и там зимовать^{124}.

«Надежных людей» — это яицких казаков. «Всякой сволочи» — значит крестьян. Как видно, невысоко ценил Емельян Иванович тех, на кого делал ставку на последнем этапе гражданской войны. Набегался он с ними по степям Поволжья вдоволь. Пришел в отчаянье даже.

Обойдя Царицын и двигаясь по берегу Волги, Пугачев вошел в Сарепту, покинутую обитателями. Через сутки этот клочок российской земли, освоенной руками немецких колонистов, невозможно было узнать. Опустевшие дома были ограблены, мебель уничтожена, фабрики разрушены, инструменты переломаны, фонтаны испорчены, куски товаров разорваны и затоптаны в грязь. Люди, однако, в тот раз уцелели. Второе нашествие варваров обрушится на них через полтора столетия. И от него они не оправятся.

24 августа 1774 года повстанцы потерпели сокрушительное поражение у Сальникова Завода. Они потеряли две тысячи убитыми и в три раза больше пленными. В числе последних находились две дочери Пугачева и четырнадцать юных дворянок, составлявших гарем «самозванца» — для «столь великого государя» не так уж и много. Сам он пробился через заслон врагов и бежал. За ним ускакали верхами жена Софья и десятилетний сын Трофим. В этом сражении Емельян Иванович лишился самого близкого к нему человека, атамана Овчинникова, пропавшего без вести. На долю победителей выпала такая добыча, какая не снилась даже воинам великого Суворова, отдававшего своим чудо-богатырям на поживу целые города поверженного противника.

Жалкое зрелище являл собою «великий государь». Вчера еще уверенный в себе, Пугачев болезненно переживал катастрофу, не стесняясь слез, горько оплакивал потерю верных своих полковников, убитых, пропавших без вести или плененных под Оренбургом, Казанью, Царицыном. Осталось у него не более двухсот яицких казаков да столько же «всякой сволочи» и среди них ни одного из тех, с кем затеял он почти год назад свою грандиозную авантюру, стоившую жизни многим тысячам доверившихся ему людей, разора больших и малых городов, станиц и деревень. Советоваться теперь приходилось с теми, кого только что ради поощрения пожаловал он чинами и званиями, наградил медалями. А они между тем начали уже плести сеть заговора против своего благодетеля во имя спасения собственных шкур.

Председатель пугачевской коллегии Иван Творогов все более проникался уверенностью, что предводитель повстанцев вовсе не император Петр Федорович, а самозванец. Под гнетом смертельной угрозы решился он наконец поведать об этом ближайшим товарищам, созвав их на тайную сходку. Рассказав о своих наблюдениях, организатор заговора спросил собравшихся:

— Так что же теперь нам делать? Согласны ли вы его связать?

— Согласны, — ответил за всех начальник артиллерии Федор Чумаков, — только надобно сговориться с другими казаками. Мы сами уже видим, что он не государь, а самозванец.

Условились подождать подходящего случая.

В ту же ночь Пугачев собрал на совет всех яицких казаков, спросил:

— Как вы считаете, детушки, куда нам теперь податься?