Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

— Когда было объявлено манифестом, император Петр Федорович скончался и воцарилась государыня Екатерина Алексевна, мы ей присягали и наследнику Павлу Петровичу.

— Давно ли ты, мой друг, из Москвы?

— Месяца с три, может, и больше.

— Что там про меня говорят?

— Говорят, что под Оренбургом и в тех местах воюет Пугачев.

Самозванец рассмеялся и, добродушно потрепав за волосы сидевшего радом мальчика, сказал:

— Вот сын Пугачева, Трофим Емельянович, после него остался. А отца уже нет в живых. Жаль казака, верный мне был человек…

Емельян Иванович растер кулаком накатившуюся хмельную слезу, звучно высморкался, помолчал немного, лотом, нервно колотя себя в грудь, отрывисто, как бы вбивая в сознание гостя каждое слово, произнес:

— Вот государь Петр III, вот император!

Сидевшие вокруг скатерти казаки преклонили свои головы к коленям, «на что смотря» и Василий Горский «пал ниц и лежал перед ним».

— Встаньте, друга мои, встаньте. А ты знал государя Петра Федоровича? — неожиданно спросил он гостя.

— Знал, — ответил тот.

Пугачев приказал принести всем по чарке водки и стал рассказывать о своих злоключениях после ухода из-под стражи:

— В три дня доскакал я до Киева. Правда, загнал восемнадцать лошадей. А платил за каждую по десять или даже по сто империалов, того не упомню точно, только великую сумму.

— Смотри-ка, — поражались мужики, — по тысяче рублей давал за лошадь! Понято: го-су-дарь. Кому же еще такое по карману?

— Да уж погулял я по свету и пришел на Яик, где в доме Творогова и остановился. Вот это — честный человек, — указал Пугачев на Ивана, — а брат у него плут, не узнал своего государя. Попадись он мне — повешу, истинный крест, повешу, и яростно ударил себя кулаком по бедру^{114}.

Надо думать, монолог этот вполне убедил Василия Горского. Конечно же, он узнал бы в самозванце государя, да только тот перевел разговор на иную тему, ничего не спросил.

— Далеко ли до Царицына? — поинтересовался «государь».

— Да верст пятьдесят с гаком будет, — ответил казак Попов.

— А крепок ли Царицын? — обратился он к Горскому.

— Шибко крепок, Ваше Величество.

— Э, мой друг, — протянул Пугачев, — царь Иван Васильевич под Казанью семь лет стоял, а у меня она в три часа пеплом покрылась. А, впрочем, что нам в Царицыне делать, пройдем его и на Дон, а оттуда в Москву. Божественные книги указывают, что на престол я взойду^{115}.

В этот день Емельян Иванович, кажется, превзошел самого себя. Может быть, предчувствовал…

Предадут меня сегодня,Слава Богу — предадут.Быть (на это власть господня!)

Государем не дадут…

Миновать Царицын Пугачеву не удалось.

10. Пугачевцы на Дону

В то время, когда основные силы Пугачева подходили к Царицыну, отдельные его отряды ворвались уже в пределы Земли Донской. Наказной атаман Семен Никитич Сулин протрубил всеобщий сбор казаков, способных держать оружие, в основном малолеток и стариков, ибо служилые находились в действующей армии, за границей или в отдаленных губерниях империи. Командовать ополчением он приказал ветерану Семилетней войны и недавних крымских сражений сорокалетнему полковнику Михаилу Сидоровичу Себрякову. Всем хорош был бы командир, если бы не мучил бедного геморрой, да так, что уже в седле сидеть не мог. По Дону поползли слухи, что идет-то вовсе не самозванец, а истинный государь. Казалось просто невероятным, что какой-то хорунжий Емелька из Зимовейской станицы мог так долго противиться царским генералам. Поэтому люди шли на сборные пункты неохотно. Отроки еще подчинялись приказу начальства, а те, кто был помудрее, — противились.

— Как бы нам вместо Пугача, — говорили старики, — не поднять рук на помазанника Божия императора Петре Федоровича.

При всем старании Себрякову удалось собрать не более двухсот казаков. С такими силами немыслимо было и мечтать об отражении мятежников, которые подступили почти к родной ему Етеревской станице. Михаил Сидорович собрал свое семейство, упаковал сундуки и укатил под защиту Новохоперской крепости.

«Прости, брат, — писал он с дороги старшине Лащилину, — а я крайне болен от горячки с лихорадкою; не знаю, как быть живому. Желаю вам добрых успехов. Постарайся, пожалуй, ко отечеству не пустить Пугачеву толпу»^{116}.

А пугачевцы между тем ураганом промчались через Березовскую, Етеревскую, Малодельсхую, Залолянскую, Орловскую и Раздорскую станицы. Очевидец тех страшных событий Антон Ребров вспоминал на закате дней, а добросовестный донской историк Михаил Сенюткин записал за ним и передал в некрасовский «Современник» такой вот нехитрый рассказ почти столетнего старца: