Буря слов 3

Ленка сжала кулак и отступила. Кейт – огненно-рыжая, с осиной талией – наоборот, шагнула к ней. Процокали каблучки, прошуршала юбка… Трепыхнулась в декольте грудь, похожая на суфле.

«Счастливица…» – мысленно вздохнула Ленка.

– Только прикид свой смени, перед хатой, – окинув её презрительным взглядом, пропела Кейт. – А то придёшь, как замухрышка.

Дэн заржал. Смех его подхватили.

– Но-но, – повысил голос Оскар. – Элен всех за пояс заткнёт! Верно ведь, бэйби?

Он шагнул вперёд и, подхватив руку Ленки, смачно поцеловал её в ладонь. Ахнув, багровая Ленка вырвалась и побежала.

Вслед ей неслись крики, свист и хохот.

***

…Ленка мчалась домой, не в силах не думать о Нём.

Сегодня она не будет мыть руки. И плевать на микробы, которыми пугает мама. Нежная ладонь всю ночь будет пахнуть сладкой мятой и табаком. И Ленка, отвернувшись к стенке, будет касаться кожи губами, представляя его губы. Ночью всё, что видела днём, играло другими красками. Ленка представляла себя иной: раскованной, фигуристой… Той, что не стыдно стоять с Оскаром.

Той, что умеет танцевать буги.

– Оленёнок! Здравствуй! – пророкотал кто-то, спутав мысли.

– Дядя Фил! – обрадовалась Ленка, кидаясь ему на шею.

«Как же ты вовремя!»

– Ну, будет, будет, – отцепив от себя племянницу, сказал дядя и покосился на окна общежития. – Пошли. Нечего тут торчать.

…Дядя Фил любил риск и всякие авантюры. Всегда любил, насколько помнила Ленка. Поэтому в фарцовку и ударился. И плевать, что запрещено.

По трудовой-то дядя работал официантом: в ресторане одном, при гостинице. Жил у подруг, вертелся-крутился, да сестре с племяшкой помогал.

Вот и сейчас, открыв в комнате чемодан, он стал метать из него яркие тряпки.

– Это – Ленке на юбку! Это – тебе на платье! А это – на стол, колбаска!

Мама вечно вздыхала, глядя на гостинцы. Что-то брала, что-то назад отдавала: всё-таки, дорогое. Или и вовсе заграничное. Опасное.

Мама одевалась скромно. Строго-настрого запрещала Ленке наряжаться и красить лицо. Дядя спорил с ней до посинения, а затем, подкараулив на улице, украдкой вручал Ленке очередной презент: иностранную помаду, кружевные чулки, браслеты… Ленка прятала всё в нычках. Не пользовалась.

Ждала момента.

– Филат, говорила же… – начала мама.

Спор – горячий, но шёпотом – разгорелся с новой силой. Войдя в раж, дядя вдохновенно размахивал палкой драгоценной салями, хрипел, убеждал…

– А, ну тебя. Пошли жрать, девки! – под конец смирился он, плюхаясь на стул.

Колбаса была вкусной. Посасывая тонкий ломтик, Ленка слушала расслабленного дядю – и ждала момента, чтобы спросить про пластинку. Осталась ли она? Ещё не размножил, не продал?

– Накопить бы капусты… – мечтательно протянул дядя. – Купить «Победу»!..

«Папина "Победа"», – Ленка вспомнила карикатуру на стиляг из журнала «Крокодил». А стоило маме уйти на кухню – мигом подскочила к дяде.

– Дядь Фил, а та пластинка ещё у тебя?

– Какая? А-а-а… Понял-понял. Ага.

«Есть!»

…Но, как выяснилось, радоваться было рано. Не было у дяди материала для «костей».

– Надо в больничку заглянуть, снимков надыбать там…

– Не надо, – поразмыслив, решила Ленка. – Я сама!

Дядя приподнял брови – и понял:

– А-а-а, к Ромео своему пойдёшь…

– Дядь Фил! – вспыхнула Ленка. – Не называй его так!

Дядя ухмыльнулся.

– Добро, племяш. Не буду… Я ж в курсах, что ты по Оскару сохнешь.

– Дядь!..

– Молчу-молчу.

Похоже, дядя всё же хотел добавить что-то ещё, но тут вернулась мама: лицо серое, руки мнут полотенце.

– Мать? Что случилось?

– У Черновых беда: погорели, – глухо ответила мама. – Бежать бы в школу, там их разместили. Но ещё Галька с лестницы сверзилась, с работы её только звонили… А у ней бабулька подшефная, родных нет, соседям плевать, как там она? Господи…

Мама стала тереть переносицу, а Ленка похолодела. Тётя Галя, мамина подруга, всегда была такой живой, подвижной. Как она там, поломанная?

Но развить мысль не удалось: мама очнулась и посмотрела на неё.

– Придумала. Ты мне поможешь.

– Конечно, – кивнула Ленка, предвидя поход в больницу.

Мама бледно улыбнулась…

И огорошила:

– Пойдёшь к старушке.

***

…Она жила в деревянном домике у ветхого особняка. Одинокая старуха с красивым именем Ева.

Входная дверь была не заперта. Ленка помедлила. Потом зашла и остановилась.

– Здравствуйте!

Тишина. Спёртый воздух, пахнущий розами и полынью.

«Глухая, наверно. Или спит…»

Ленка покрепче сжала авоську, где бултыхались гостинцы: банка сгущёнки, батон «Краковской» и кирпичик хлеба. Если надо что-то ещё – Ленка сбегает, не привыкать.

В гостиной, она же – кухня, было сумрачно, пыльно. Всё, от скатерти на столе до зеркала, было покрыто пылью, а где-то и паутиной. Можно подумать, здесь полгода не убирались. И старушки не видно…

Что-то мелькнуло на краю зрения: тёмное, быстрое, как стриж. Ленка дёрнулась и врезалась в шкаф.

– Ай!

Сверху, задев плечо, свалилась статуэтка. Туфли Ленки обдали осколки.

«Растяпа!»

Присев, Ленка тронула разбитую фигурку. Ноги её разлетелись, зато лицо и остальное были целым. С полминуты Ленка пялилась на балерину, а затем проследила за направлением её взгляда.

Вдоль хребта пробежали мурашки.