Буря слов 3

Она увидела всё. Вот у солонки, обмотанная паутиной, лежит фигурка одноногой танцовщицы, а в стакане покоится кукольная голова. Под стулом, выставив острые грани, блестят ещё осколки, а вон там, в углу – фарфоровая рука…

И плакаты, афиши. Пыльные, почти истлевшие, на стенах. Вальсирующие пары, летящие балерины… Знакомые и незнакомые названия: «Жизель», па-де-катр, «Лебединое озеро», матчиш, полька…

Шорох сбоку.

Ленка дрогнула, задев ладонью осколок, и зашипела от боли.

– Детка… – прозвучало в ушах.

Ленка вскочила, обронив пару кровавых капель.

«Показалось?»

В стороне что-то заскрипело, ноги лизнул сквозняк.

– Кто здесь? – донеслось вдруг далёкое, и Ленка, обругав себя за глупость, уняла дрожь и пошла к двери: узенькой, еле заметной в полумраке. Там, в удивительно чистой комнатёнке, и сидела Ева: сухонькая старушка на кровати. Рядом тумба с бутыльками, ватки, бинты, таблетки – рукой дотянешься. Ещё мебель, граммофон на стуле…

Пыли тут не было. Зато фигурок танцоров уйма.

И афиш.

– Детка, ты кто такая? – пугливо спросила Ева, подтягивая одеяло.

– Да я…

– Да у тебя рука кровит! – перебила старуха, выпучив глаза. – Ну-ка, иди сюда…

Вскоре ладонь Ленки, протёртая спиртом и перевязанная, была уже в порядке. Пока суть да дело, поохали над бедной Галей, познакомились и подружились.

– Я вашу фигурку разбила, – виновато прошептала Ленка. – Там, в гостиной…

Ева усмехнулась, и глаза её молодо блеснули.

– Не бери в голову, детка. Они вечно бьются: и у гостей, и у меня. Я сама – разбитая-безногая.

Рука в старческой «гречке» вдруг откинула одеяло. Пахну́ло мочой и по́том, а Ленка застыла.

Потому что там, под ситцевой ночнушкой, торчали две культи – сморщенные, как сушёные поганки.

– Красотка, да? – спросила Ева и расхохоталась.

Но спустя миг хохот её перешёл в рыдания.

***

В больнице пахло спиртом и хлоркой – так остро, что хотелось чихать. Стоя на первом этаже, Ленка тёрла нос и зыркала по сторонам. Ну где же ты?

Наконец, вдалеке показался знакомый вихор – и вот он, Рома, в кипельно-белом халате. Студент-медик.

– Привет!

Неверящая улыбка.

– Елена…

Она натянуто улыбнулась. Эх, Рома, Рома, до чего же ты правильный. Такой правильный, что аж тошно. И почему так? Вроде славный парень, работящий, умный, из хорошей семьи (своя квартира!)… смотрит на неё по-щенячьи аж с детского сада…

А не торкает. Не звучит что-то внутри, как та мелодия, что вмиг захлёстывала при одном взгляде на Оскара. И ведь похожи: оба высокие, чернявые, белозубые…

Но не то Ромка, не то. Нет в глазах той пьянящей искры. Нет смелости, той лихой бесшабашности, от которой в животе горячеет.

Зато она сама с ним – смелая-пресмелая. Не как с Оскаром.

– Ты ко мне?

– Ага. Снимки нужны, поможешь? – быстро сказала Ленка, и улыбка Ромы погасла.

– А. Снимки… Ясно.

Рома кашлянул в кулак. Взгляд его затуманился.

– Так… поможешь? – спросила Ленка, и парень вздрогнул.

– Конечно, Елен. Идём.

Проведя её в архив, Рома стал доставать из коробок пыльные рентгеновские снимки. Совсем скоро они, обрезанные по кругу, станут пластинками, знаменитыми «костями» для стиляг. Взяв шило, дядя Фил с улыбкой проделает в центре каждой отверстие, а потом запишет звук с оригинала. Подпольная студия, проигрыватель, рекордер – и вуаля! Держи новьё, бэйби. Станцуй-ка мне на костях.

– Опять для них, да? – мрачно спросил друг, пока Ленка прятала снимки в чемодан. – Для Оскара?

Она не ответила.

– Что с рукой? – заметив, нахмурился Рома. Взял Ленкину забинтованную ладонь и придирчиво осмотрел.

– Да так, у тёти Евы поранилась, – вырвав руку, объяснила Ленка.

– У Евы? Это у какой?

Ленка закатила глаза, но всё-таки рассказала.

– Ах вот оно что… – понимающе кивнул Рома. – Та плясунья… которой муж ноги отрубил.

Ленка выронила чемодан.

– Как?..

– А так. Ты разве не в курсе?

Ленка отвела взгляд. Ой, дела… Она-то считала, что это из-за войны. Или несчастный случай… Постеснялась, не спросила, а Ева сама успокоилась. Сделала вид, что не было ничего.

– Мне бабка рассказывала, – продолжил Рома, – что она когда-то так плясала! Круче Айседоры Дункан. Сбежать заграницу, с любовником хотела… Но муж с ума сошёл: соперника топором прибил, а ей ноги отсёк, чтоб больше не танцевала. Жуть, конечно.

– Ага… – выдавила Ленка.

«Бедная Ева. Кошмар…»

– Ладно, Ром. Спасибо, – пробормотала Ленка, подобрав чемодан, и направилась к двери.

Друг поменялся в лице. Метнулся наперерез и удержал её рукой.

– Елен, стой! Я билеты купил, в кино… Пойдём завтра?

– Ром, ты прости… Я занята.

У Ромы дёрнулась щека.

– К стилягам идёшь, да? – безошибочно угадал он.

Ленка сглотнула, дёрнулась…

Однако держали её крепко.

– Пусти. Пусти!

– Трахнет тебя твой Оскар – и выкинет брюхатую. Что делать будешь? – с незнакомой злостью бросил Рома и отпустил.

В глазах Ленки вскипели слёзы.

– Да пошёл ты!..

Рома кричал вслед что-то ещё, кажется, просил прощения, но Ленка уже унеслась.

Чемодан бил по бедру. Внутри шелестели «кости».

***

…Тётя Галя надолго угодила в больницу: перелом ноги, руки, а вдобавок – сотрясение мозга.