Буря слов 3

Ноги ожили сами. Повели её нужной дорогой – медленно, а потом быстрее. Ленка забыла скепсис, забыла про заразное безумие… почти всё забыла. Казалось, что слева, вместо сердца, засели осколки фарфоровой балерины. Не умеющая танцевать, нелюбимая и несчастная, она неслась к домику Евы. Плевать на собак, шпану и бригадмильцев, на всё плевать. И Ленка мчалась, пока из груди не стали рваться хрипы.

Вот и дом. Снова открытая дверь.

Ленка влетела в дом, вопя:

– Тётя Ева!

Ни звука, ни дыхания.

Лишь запах. Тот, каким несёт из подвала, когда там кошка околела.

– Тётя Ева!..

Воздуха стало не хватать. Волоски на теле встали дыбом.

– Тётя Ева…

Надо проверить. Надо подойти, пощупать…

…Или просто включить свет.

Выключатель щёлкнул – электричества нет. Медленно, на ощупь, Ленка двинулась к тумбочке. Нашла огрызок вчерашней свечи, коробок спичек.

Чирк!

Ленка ахнула, хоть уже знала, что увидит. Сморгнула слёзы. Ева лежала на одеяле – раскоряченная, мёртвая. Из лица будто исчезло всё мясо, оставив одну жёлтую шкурку. Ночная рубашка, задранная до пупа, обратилась в пыльный саван, а культи…

«Нет. Они не могли шевельнуться».

Смотреть было жалко.

А ещё гадко и страшно.

Взгляд Ленки вильнул к граммофону. Стопка пластинок на полу. Уголок бордового конверта.

«Возьми его».

Хруст под кроватью.

Ленка вздрогнула и схватила конверт. По голой культе мелькнуло тёмное пятно. Далеко-далеко на улице взвыла собака. Одна, вторая, третья.

– Детка, – знакомо шепнуло в ухо.

«Она мертва. Мертва!»

Щеки коснулась паутина, слетевшая сверху. Хруп-хруп из угла.

– Я чокнулась. Чокнулась, да? – спросила Ленка и захохотала.

Смех оборвался, когда мёртвая Ева отчётливо дрогнула – и стала подниматься. Кадык торчит, запрокинута голова.

– Детка… Тонконогий…

Шёпот со всех сторон. Люди с афиш и плакатов пожирают глазами Ленку.

– Детка, накорми его за меня…

Свечной огонёк дрожит и гаснет.

Хруп-хруст. С кровати падает мёртвая.

Мёртвая!

Ленка попятилась в гостиную.

Шелест. Словно ползёт что-то грузное. Со всех сторон, фосфоресцируя, крадутся плесень и паутина.

– Накорми его душами… и мы потанцуем… Славно потанцуем, славные ножки…

Ноги дрогнули.

Ленка задохнулась – и побежала, прижимая к себе конверт.

***

…Она не ведала, как это делается. Не знала, что получится. И не верила, что уже утро – а она здесь.

В доме, где жил Дэн. Около его квартиры.

Ленка зажмурилась, открыла глаза. Царапнула руку лезвием.

Боли почти не было. Только глухая ярость. Ненависть, что с криком бьётся внутри.

Ещё вчера Ленка не верила ни в Бога, ни в чёрта.

Что ж… Посмотрим, каков из себя Тонконогий.

Отбросив сомнения, Ленка достала пластинку. Запах пыльных роз, осколков плясуний и балерин. Диаметр – гранд, двести пятьдесят миллиметров… Кажется, ещё вчера она была иного размера. А «яблока», этикетки, так и нет.

Ленка капнула кровью. И не удивилась, когда алое пятно, зашипев, впиталось в линии на пластинке. Точно в кровосток угодило.

А теперь – к нему.

Звонок, и дверь открылась. Бухой, без привычного лоска, Дэн вылупил на гостью глаза.

– Хэлло, – потупилась Ленка. – А я к тебе…

– Ты? Зачем?

– Я хочу… – Ленка покрепче сжала конверт с пластинкой. – Хочу извиниться. И я… я плохо танцую. Научишь меня? Для… Оскара?

На лице Дэна вдруг расползлась ухмылка.

– А научу! Велкам, товарищ Елена!

Она зашла, закрыла за собой дверь. Робко протянула конвертик.

– Это новая, от дяди. Поставишь?

– С удовольствием!

Взяв пластинку, Дэн небрежно бросил её на стол к проигрывателю. Ставить музыку и плясать он не спешил. Вместо этого – шагнул впритык и облапил Ленку.

– Ну чего ты дрожишь, чего…

– Пусти!

«Где Тонконогий?»

– А бёдрышки классные… хоть буферами и не вышла… – шептал Дэн, пытаясь задрать её юбку. – Я это вчера подметил…

– Пусти сейчас же! – Ленка извернулась, пытаясь достать лезвие. Выронила его, попыталась лягнуть насильника…

Не вышло.

Дэн щипнул Ленкину кожу с вывертом и оскалился ей в лицо.

– Не по кайфу тебе? Сама же за этим пришла!

– Нет!

Дэн глумливо приподнял бровь.

– Нет? Не в курсе, зачем ко мне девки ходят? Сама ж сказала: для Оскара! Я горизонтальным «танцам» учу, андэстэнд? Все, кто по Оскарику слюни пускают, ко мне сперва обращаются! Ну чего ты, чего…

Ленка увернулась от слюнявых губ. Ярость внутри стремительно обращалась в панику.

– Оскар не любит невинных овечек. Он по опытным, знающим… как Кейт, – намекающе добавил Дэн.

Намёк попал в цель. Ярость вернулась.

«Тонконогий!..»

Тишина. Нет ответа. Словно кошмар кругом, липкая паутина. Не выбраться. Вот уже рука жадно скользит в трусы.

А дома никого. Один живёт золотой мальчик Дэн.

Если только соседи…

– По… м-мо… ги…

Губы, пахнущие табаком, запечатали Ленке рот, но…

– Т-тварь!..

Ленку, успевшую укусить, швырнуло к стене.

Перед глазами ещё танцевали круги, когда Дэн, пышущий злобой, встал над ней. На губах кровь, лицо в красных пятнах.

– Хочешь танцы, да, гнида? Будут тебе.

Грубо подняв, Дэн бросил Ленку на стол. С грохотом разлетелась посуда, упала бутылка.

– Сейчас-сейчас…

Сверкая глазами, Дэн прошёл к проигрывателю.

– Что тут у нас? Джаз?

Ленка, скатившаяся на пол, чуть приподнялась.