И почувствовал неподалеку тихий шепот силы. Остаточный, такой чахлый, что не имел смысла, однако сердце заколотилось в груди у бога. Святость осталась. Осквернения не произошло, и значит, гораздо легче будет осуществить то, что он задумал. Порадовавшись, что быстро покончил с этим жутким местом, Странник двинулся к силе.
Алтарь скрылся под грудой каменных осколков, кусков известки, напáдавших, видимо, с рухнувшего потолка; от тяжелого груза потрескались камни пола, под желобками священного камня.
Подойдя ближе, Странник потянулся и положил ладонь на алтарь. Он не чувствовал канавок, не чувствовал подточенного водой базальта, не чувствовал глубоких желобков, по которым когда-то живая кровь текла в соленые потоки.
Он разбудил собственную силу – столько, сколько оставила ему
Странник начал плести ритуал.
Адвокат Слим был тощим и худым. Почти через весь лоб и дальше по левой щеке до подбородка шла полоса больной, потрескавшейся кожи – узор трещин приводил на память животики только что вылупившихся аллигаторов. Существовали мази, которые могли избавить его от недуга, но, судя по всему, легендарный знаток летерийских законов намеренно культивировал рептильный дерматоз, так соответствующий и его репутации, и его холодным, безжизненным глазам.
Адвокат стоял в кабинете Бугга, ссутулив плечи, словно хотел стать еще уже; и высокий воротник его темно-зеленого плаща топорщился, как капюшон кобры, за продолговатой лысой головой с маленькими ушками. Вялым безжизненным взглядом он изучал Бугга.
– Я правильно расслышал? – Адвокат очень старался говорить шипящим голосом, но фраза вышла неуклюжей и дрожащей. Бугг с легким удивлением осознал, что так могла бы говорить змея – безгубым ртом. Впрочем, сказал он себе, прозвучавший вопрос вряд ли могла бы задать змея.
– Вы странно смотрите, – добавил Слим. – То, что я не могу понять, вас смущает, мастер Бугг?
– Вы в самом деле не понимаете?
– И именно поэтому прошу повторить.
– Ага. Ладно. Что вы услышали, как вам кажется?
Адвокат моргнул.
– Мы все это наговорили, только чтобы вернуться к моему изначальному вопросу?
– Я прошу вас поговорить еще, Слим.
– Это вместо того, чтобы повторить свои слова?
– Терпеть не могу повторяться.
Адвокат Слим, как знал Бугг, презирает замешательность, хотя, по всей вероятности, и слова такого нет.
– Мастер Бугг, как вы знаете, я презираю замешательность.
– Ох, как жалко такое слышать.
– Охотно верю, ведь я беру плату по словам.
– По словам нас обоих или только по вашим?
– Пожалуй, уже поздно об этом спрашивать? – Сложенные руки адвоката изобразили нечто извилистое и не очень пристойное. – Вы дали мне инструкцию, если я правильно понял – поправьте меня, если я ошибаюсь, – вы дали мне инструкцию, повторяю я, обратиться к вашему финансисту с просьбой о еще одном займе, назначение которого – выплатить часть процентов по предыдущему займу, который, если я помню правильно, а я помню, предназначался для оплаты части процентов по еще одному займу. В итоге мне становится интересно, поскольку я не единственный ваш адвокат: сколько уже займов вы взяли, чтобы выплачивать проценты по другим займам?
– Да, выходит дороговато.
– Я становлюсь разговорчивым, когда нервничаю, мастер Бугг.
– То есть иметь дело с вами дороже, когда вы нервничаете? Это, Слим, в самом деле очень разумно.
– Да, именно так. А теперь ответите на мой вопрос?
– Если настаиваете. Есть, наверное, сорок займов, взятых с целью обеспечения выплат процентов по другим займам.
Адвокат облизнул пересохшие губы.
– По причинам вежливости и уважения, мастер Бугг – и нужно добавить, неверного представления о вашей платежеспособности, – я не стал требовать плату вперед – за мои услуги, я имею в виду, достаточно серьезные. Хотя не настолько серьезные, как меня заставили поверить.
– Не припомню, чтобы я давал повод для таких допущений, Слим.
– Конечно, не припомните. Это были допущения.
– Как адвокат, вам бы полагалось строить меньше допущений. Вообще.
– Позвольте напрямик, мастер Бугг. Где в вашей финансовой схеме мой гонорар – деньги, которые вы мне должны?
– Пока нигде, Слим. Возможно, мы организуем еще один заем.
– Это очень огорчительно.
– Вполне понимаю, но как вы думаете, каково мне?