Буржуйка

— Случайно. Кулибякин умер в лагере в шестьдесят третьем — но какой-то ушлый зэк переправил бумаги его дочери. Там у них была любовь, что-то ещё — не суть. Короче, бабанька, перед тем, как двинуть кони, искала, кому передать открытие отца. Ну, а поскольку я считаюсь главным по этой теме — ей рекомендовали меня. Забавная, я тебе доложу, старушенция. В блатном мире когда-то была известна, как Нана Технология.

— Слушай, Макс, — Платона явно проняло, — признайся, что ты всё выдумал — и я куплю это у тебя для своего романа. Как раз будет, что Сыркову подсунуть.

— Клянусь — всё правда, до последнего слова. И Сыркову я это уже пытался впарить.

— Н-да. Изя мудак. Но мудак хитрый. Сейчас он сидит на измене — в полной непонятке. И твой проект мог бы для него оказаться как раз в масть… Слушай, есть идея. — Платон отодвинул от Макса бокал скотча. — До вечера ты больше не пьёшь. Сегодня приём в посольстве Ватикана. Пойдём вместе — у меня приглашение на двоих. Там будет изина новая пассия, известная в узких кругах, как Ларсик. Слыхал?

— Романовская? Говорят, на ней пробы негде ставить.

— Что и требовалось в данном конкретном случае, — Левин критически оглядел представительную, хотя и пьяноватую фигуру главного патриота. — На передок она, как слышно, слаба. Твоя задача — прижать мадам Романовскую в укромном уголке — и в перерыве между нежными лобзаниями убедить её передать твой пакет папику. Справишься? А я со своей стороны пропиарю ему при встрече, что это круто. Ну как, берёшь в долю?

В это время условная перегородка кабинки, где они сидели, треснула, и на их столик спиной влетел здоровенный негр в американской форме.

— Получи, пиндос, гранату! — раздался торжествующий боевой клич из общего зала. Тут же послышался грохот переворачиваемых стульев и глухие удары. Макс со злорадным удовлетворением разглядел сквозь пролом, что бой идёт стенка на стенку, и оккупантам приходится туго. Негр, встряхнувшись, поднялся со стола и взял в чёрную лапу опрокинутую бутылку скотча.

— «Джонни уокер», — он с удовольствием приложился к горлышку. Потом сфокусировал мутный взгляд на сидящих за столиком. — Факинг джюз! Хеар эгейн факинг джюз! * (Сраные жиды. И здесь сраные жиды.)

— Ты! — Стечкин, задохнувшись, вскочил со стула, — Бабуин пиндосовый…

Он не успел договорить — огромная чёрная лапа с розовой ладонью схватила его за лицо и отшвырнула об стену. Макс на секунду потерял ориентировку — и тут Платон Левин, продолжавший сидеть с невозмутимым видом, вдруг крикнул:

— Поберегись! — и выплеснул горячий чай из своей пиалы в лицо оккупанту. Негр зажмурился, и тут Платон, ухватив со стола стальную двузубую вилку, коротким выпадом вонзил её в солнечное сплетение врага. Негр заревел и рухнул под стол — болевой шок. Левин, дёрнув Стечкина за рукав, ломанулся на выход — но дорогу им уже преградил другой морпех — латинос с узловатой мордой наркодилера. Увидев своего коллегу корчащимся под столом, он ни слова не говоря, выхватил из кобуры армейский «кольт-45» и приставил ко лбу Макса.

— Хэндз ап, бэйби! Ю ту, — он повёл стволом на Платона. Потом закатил глаза куда-то под низкий лоб и рухнул на пол всей тушей. Молоденькая проститутка с детским лицом удивлённо рассматривала разбитую об его башку квадратную бутылку из-под виски, зажатую в кулачке.

— Бежим через кухню! — скомандовал Левин, увлекая её грубо за руку. Макс ломанулся за ними. Они, опрокидывая кастрюли и ящики, выбежали на двор, и через секунду уже джип Стечкина увозил бойцов спонтанного сопротивления узкими московскими переулками.

— Как тебя зовут? — спросил Платон дрожащую в своих минималистских тряпочках девушку.

— Маргоша. А вас я где-то видела. Вы не из шоу-бизнеса?

— Почти угадала, — отозвался из-за руля Макс. — Сегодня ты спасла жизнь светочу русской литературы. Этот мудак с лошадиным лицом — Платон Еремеевич Левин. Можешь попросить у него автограф.

— Литерату-ура! — разочарованно протянула Маргоша, кладя голову на плечо светоча. — Со школы ненавижу.

Платон нежно обнял её и поцеловал за ухом.

ГЛАВА 20

Страшная, тёмная история… Мимо, читатель, мимо!

И.С.Тургенев.

Солнце над снежной равниной уже стыдливо жалось к земле и подозрительно краснело, хотя командирские часы Краскова показывали только полпятого дня.

— Долго ещё? — бесцветным голосом спросила Вика, растирая рукавичкой обмерзающее лицо.

— Если верить карте — через пару километров будет село Маракуево, — отвечал, бодрясь, Антон. Маленькая кавалькада из трёх всадников прибавила шагу. Гоча, было поотставший на своём сивом мерине, заколотил пятками по его бокам — хотя, в общем-то, без особого результата. Кони, как и люди, порядком выдохлись. Нынче утром Махач решительно заявил, что поедет с Викой и Антоном в Москву — не оставят же они его замерзать на даче, в натуре. На что Вика состроила презрительную гримаску и ответила нелицеприятно:

— В натуре бывает в прокуратуре.