Читаем Бусидо. Кодекс чести самурая полностью

Правдивость пользовалась таким огромным уважением, что, в отличие от большинства христиан, которые раз за разом нарушают простую заповедь Христа не клясться, лучшие из самураев видели в клятве нечто унизительное для их чести. Мне прекрасно известно, что они клялись именами разных божеств или на мечах, но клятва никогда не вырождалась в бессмысленную формальность или поминание имени божества всуе. Иногда, чтобы подчеркнуть свое слово, прибегали к практике скрепления кровью в буквальном смысле. За объяснением этого обычая я могу лишь отослать читателя к «Фаусту» Гете.

Один современный американский писатель приводит в своем сочинении следующее утверждение, мол, если спросить у обычного японца, что лучше, солгать или проявить неучтивость, он без раздумий ответит: «Солгать!» Доктор Пири[86]отчасти прав, но отчасти ошибается. Прав он в том, что средний японец, даже самурай, может ответить приписываемым ему образом, но ошибается в том, что придает слишком большой вес слову, которое переводит как «солгать». Это слово (по-японски «усо») обозначает все, что не является правдой (макото) или фактом (хонто). Лоуэлл[87]

писал, что поэт Уильям Вордсворт не мог отличить правду от факта, и средний японец в этом смысле не лучше Вордсворта. Спросите у японца или даже у хоть сколько-нибудь воспитанного американца, нравитесь ли вы ему или не болит ли у него живот, и он без заминки солжет вам, ответив: «Вы мне очень нравитесь» или «Спасибо, я хорошо себя чувствую». Пожертвовать правдой исключительно ради вежливости считалось «пустой формой» (ке-рей) и «сладкоречивым обманом».

Должен признать, тут я рассуждаю о концепции правдивости в бусидо, но, может быть, стоило бы уделить несколько слов нашей честности в коммерции, на которую я читал столько нареканий и жалоб в иностранных книгах и журналах. Невысокая мораль деловых людей действительно была самым позорным пятном на репутации нашей страны, но прежде чем поносить ее или поспешно осуждать за нее весь народ, давайте изучим ее спокойно и трезво, и наградой нам станет утешение на будущее.

Из всех великих профессий ни одна не отстояла дальше от военной, нежели торговля. Купец находился на низшей ступени в иерархии сословий: воин, земледелец, ремесленник, купец. Самурай получал доход от земли и мог даже позволить себе, если имел к тому склонность, любительски ее возделывать, но чурался прилавка и счет. Мы признавали мудрость такого социального уклада. Монтескье[88] ясно показал, что недопущение дворянства к торговым предприятиям было достойной восхищения общественной политикой, поскольку она не позволяла богатству сосредотачиваться в руках тех, кто был наделен властью. Разделение власти и богатств делало распределение последних более равным. Профессор Дилл, автор книги «Римское общество в последний век Западной империи», донес до нас тезис, что одной из причин упадка Римской империи стало разрешение для благородных римлян занятием торговлей, что впоследствии привело к средоточению богатства и власти у меньшинства сенаторских семейств.

Коммерция в феодальной Японии не достигла того уровня развития, которого могла бы в условиях большей свободы. Презрение общества к этому занятию обусловило приход в него тех, кого не заботила собственная репутация. «Назовите человека вором, и он станет красть»[89]

, заклеймите позором ремесло, и те, кто им занимается, найдут возможность оправдать это клеймо, поскольку, говоря словами Хью Блэка, «сознание обывателя отвечает на предъявляемые к нему требования и легко опускается до низкого стандарта, которого от него ожидают».

Никакое предприятие, будь то коммерческое или какое-либо еще, не может существовать без нравственного кодекса. Подобного кодекса чести придерживались и японские купцы феодальной эпохи, поскольку без него не сформировались бы такие фундаментальные коммерческие институты, как гильдии, банки, биржа, страхование, тратты и тому подобное. Однако, взаимодействуя с людьми, не принадлежавшими к их профессии, торговцы слишком явно оправдывали репутацию своего сословия.

Когда страна открылась для иностранной торговли, к морским портам поспешили самые предприимчивые и нещепетильные, тогда как уважаемые торговые дома в течение некоторого времени отклоняли неоднократные просьбы властей открыть там филиалы. Неужели бусидо оказалось бессильным перед потоком нечестной коммерции? Давайте посмотрим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В лаборатории редактора
В лаборатории редактора

Книга Лидии Чуковской «В лаборатории редактора» написана в конце 1950-х и печаталась в начале 1960-х годов. Автор подводит итог собственной редакторской работе и работе своих коллег в редакции ленинградского Детгиза, руководителем которой до 1937 года был С. Я. Маршак. Книга имела немалый резонанс в литературных кругах, подверглась широкому обсуждению, а затем была насильственно изъята из обращения, так как само имя Лидии Чуковской долгое время находилось под запретом. По мнению специалистов, ничего лучшего в этой области до сих пор не создано. В наши дни, когда необыкновенно расширились ряды издателей, книга будет полезна и интересна каждому, кто связан с редакторской деятельностью. Но название не должно сужать круг читателей. Книга учит искусству художественного слова, его восприятию, восполняя пробелы в литературно-художественном образовании читателей.

Лидия Корнеевна Чуковская

Документальная литература / Языкознание / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное