Бусидо. Кодекс чести самурая

В Америке, где «всякий так же хорош, как любой другой» и, как говорят, «даже лучше», столь возвышенные идеи верности, какую мы питаем к своему сюзерену, могут считаться «прекрасными в известных пределах», но излишними и нелепыми в том виде, в каком их наблюдают в нашей стране. Много лет назад Монтескье сетовал на то, что считается правым по одну сторону Пиренеев, по другую их сторону ложно, и недавний суд по «делу Дрейфуса»[105] показал, сколь верно его замечание. Вот только Пиренеи – не единственная граница, за которой французское правосудие не находит одобрения. Сходным образом, верность в нашем понимании найдет мало сторонников в других краях, но не потому, что наше представление неверно, а потому, что верность, боюсь, вообще позабыта, а еще потому, что мы доводим ее до высот, каких она не достигала ни в одной другой стране. Гриффис

[106] был совершенно прав, утверждая, что если в Китае конфуцианская этика первой добродетелью сделала послушание родителям, то в Японии приоритет был отдан верности. Рискуя шокировать некоторых моих добрых читателей, я расскажу историю о человеке, «который нашел в себе стойкость последовать за поверженным господином» и тем самым, как уверяет Шекспир, «себя в историю вписал»[107]

.

Я бы хотел рассказать об одном из самых великих героев нашей истории, Митидзанэ, который, пав жертвой зависти и клеветы, был изгнан из столицы. Не удовольствовавшись этим, его безжалостные враги решились изничтожить весь его род. Усердные поиски его сына – еще малолетнего – показали, что мальчика прячут в деревенской школе, которую держит Гэндзо, бывший вассал Митидзанэ. Когда учителю приказали в назначенный день принести голову малолетнего «преступника», первой его мыслью было подыскать ему на замену похожего мальчика. Гэндзо изучил список учеников, внимательно рассматривал всех мальчиков, входящих в класс, но ни один из крестьянских детей не походил на его воспитанника. Однако его отчаяние было недолгим, поскольку объявили о приходе нового ученика, пригожего мальчика одних лет с сыном его господина, которого привела мать благородной наружности. Мальчик и его мать в равной же мере сознавали, как велико сходство между молодым господином и юным вассалом. В уединении своего дома они возложили на алтарь – один свою жизнь, другая – свое сердце, но ни вздохом не выдали внешнему миру своего страдания. Не зная, что они уже готовы, учитель обращается к ним с просьбой.

Вот и козел отпущения! Конец истории можно рассказать коротко. В назначенный день прибывает чиновник, которому поручено опознать и получить голову мальчика. Распознает ли он обман? Рука несчастного Гэндзо лежит на рукояти меча, готовая нанести удар чиновнику либо самому себе, если во время осмотра обман раскроется. Чиновник берет голову, спокойно рассматривает ее черты и ровным, деловым тоном подтверждает, что голова подлинная. Тем вечером в пустом доме мать, та, которую мы видели в школе, ожидает вестей. Знает ли она об участи своего ребенка? Нетерпеливо выглядывая в окно посмотреть, не открылась ли калитка, она ждет его возвращения. Ее свекор долгое время пользовался щедротами Митидзанэ, после изгнания которого ее муж силою обстоятельств оказался на службе у врага благодетеля ее семейства. Сам он не мог нарушить верность своему жестокому хозяину, но их сын мог послужить делу господина своего деда. Именно ее мужу, как знавшему семью изгнанника, поручили опознать голову мальчика. И вот, когда завершена тяжкая миссия того дня – да что там, целой жизни – он возвращается домой и, переступая порог, обращается к жене словами: «Возрадуйся, жена моя, наш милый сын сумел послужить своему господину!»

«Какая возмутительная история! – слышу я восклицания читателей. – Родители сознательно жертвуют своим невинным ребенком, чтобы спасти чужого!» Но их ребенок сам осознанно и добровольно пошел на эту жертву, и эта история о смерти за другого столь же значительна и не более отвратительна, чем история Авраама, намеревавшегося принести в жертву собственного сына Исаака[108]

. В обоих случаях речь идет об исполнении своего долга, полном подчинении повелению высшего начала, отданному будь то видимым чиновником или невидимым ангелом, услышанному слухом или сердцем. Но лучше я воздержусь от проповеди.

Западный индивидуализм, признающий, что у отца и сына, у жены и мужа могут существовать раздельные интересы, в силу необходимости четко определяет их обязанности друг перед другом, но бусидо утверждает, что интересы семьи и отдельных ее членов едины и неразделимы. Эти интересы объединяет привязанность – естественная, инстинктивная, непреодолимая, а потому, если мы умираем за того, кого любим природной любовью (которой наделены даже звери), что это? «Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?»[109]