Бежал невольник шахский. ПоскакалиЗа ним вдогон. Нигде не отыскали.Вернулся раб к владыке своему,А шах сказал: «Эй, стражи, смерть ему!»Меч обнажил палач. И так блеснул он —Тот меч, как будто влагою плеснул он.И раб сказал: «Здесь — гибель бытию,Но я врагу прощаю кровь мою.В обиде я, но под его державойЯ осенен был милостью и славой."О, боже, кровь мою ему прости,Погибели его не допусти!»Потрясся, это слыша, царь жестокий,Стал целовать раба в глаза и щеки.И он слугу строптивого тогоГлавой поставил войска своего.Судьба возвысила от места казниК вершинам славы чуждого боязни.Порой, как влага, ласковая речьОт пламени нас может остеречь.Эй, друг, с врагом разгневанным, надменнымБудь, если нужно, мудрым и смиренным.В бою — защита воину от ранНа шелке толстый стеганый кафтан.
РАССКАЗ
Шел некто мимо хижины дервишаИ стал, собачий вой внутри услыша.Подумал: «Здесь живет святой захид[142];Что за собака у него скулит?»Вошел прохожий в бедное жилищеИ видит: молится отшельник нищий.С ним нет собаки, и не может быть.В чем тайна — постеснялся он спросить.Сказал святой: «Что стал ты у порога?Входи, о человек, во имя бога!Тебя собачий вой остановил?А это сам я по-собачьи выл.Бог — щит несчастным. Навсегда теперь яОтверг и гордость, и высокомерье,И взвыл, как пес, я пред творцом всего!Ведь пес — несчастнейшее существо».Сойдя с вершин гордыни в дол смиренья,Духовного достигнешь возвышенья.Наступит срок и станет выше всехТот, кто себя поставит ниже всех.Поток, рожденный горного грозою,Грохочет, в бездну рушась головою.Роса на луг ложится — не слышна,Но к звездам подымается она.