Бусы из плодов шиповника

Всякое бывало. Но я опять не о том.

Скважина на строящемся откормочном комплексе работала. Но водонос оказался хилым и не давал даже десятой доли запроектированного и требуемого количества воды.

– Вот, Павлыч, смотри, как скважина писает… Хрущьяне правы были, говоря, что здесь воды не добудешь. Высоко. Они на этой стороне и колодцы-то никогда не роют. Зверух жалко, – указал Токмаков на резвящихся телят, – не достанем мы им здесь воды.

Я подумал, что, наверное, не один человек на составлении водоносных горизонтов в здешних местах защитил кандидатские и докторские диссертации. Но сколько раз проявлялось несоответствие проектной глубины с действительным залеганием водоноса, а то и вовсе с отсутствием его.

– Ладно!.. Буровую пока не демонтируйте. Я поеду в Иркутск, постараюсь в геологоуправлении выбить разрешение на добурку до 160 метров. (Именно выбить, так как в геологоуправлении, блюдя честь мундира, всегда с неохотой дают разрешение на дополнительные метры.) А вы бурите пока, чтобы время не терять. Кстати, что-то ваши полки поредели. Не вижу Мамедова. Где он?

Токмаков сбегал в вагончик и принес мне листок бумаги.

«Наверное, очередное заявление об уходе, – подумал я, хотя подобные заявления, как желтые листья, сыплются осенью, перед холодами, а сейчас весна – нелогично. Весной, наоборот, наблюдается приток «странствующих рыцарей». Я развернул бумажку и прочел:

«Нач. участка Сомову

от Мамедов Ф. Я.

Объяснительная

Так как я с 21-го мая 80 г. не был на работу. Причина в том, что пришлось срочно ехать в Читу к семью. По болезну ребенка».

– Ты уж, Павлыч, пришли человека два. А то мы тут запурхаемся с добуркой, – сказал Токмаков, увидев, что я прочел записку.

– Ладно… Постараюсь… Бурите…

Я нарушал все инструкции, заставляя бригаду бурить дальше, не имея на это разрешения геологоуправления, которое составляет проект скважины. Но жизнь вообще мало подходит под инструкции. Ведь «самое фантастичное – это действительность», а поэтому в реальной жизни 2 × 2 почти всегда получается пять или три и лишь редко, и очень, – четыре.

Я понимал, что бурить нельзя, но и не бурить нельзя, теряя дорогое время. И еще я понимал, что воду добыть все равно надо, ибо в противном случае весь уже построенный комплекс не имеет смысла.

«Идиотизм какой-то. Понастроят сначала, а потом вспомнят, для чего понастроили! Если воды не будет – миллионы в трубу! Время потеряно! Самая невосполнимая ценность – время! Совхоз, конечно, упрется с оплатой. И начнется судилище-рядилище. Так как обязаны все-таки заплатить хоть за сухую скважину: «За произведенные работы, за израсходованные материалы» и т. д. и т. п. Переложат государственные денежки из одного кармана в другой. Времени потратят сколько, а телята так и останутся «стаей борзых».

В Иркутск с Костей вернулись в воскресенье вечером… После поездок по деревням город узнаешь заново. И кажется, что отсутствовал не неделю, а гораздо больше.

В город въехали в сумерках. Пока Костя подвез меня к дому, совсем стемнело.

Настроение – нулевое. Может, от усталости, а может, от злости.

«Ну, завтра я им на планерке выскажу!» – подумал я, засыпая. Кому «им», я еще не знал. И хоть размяк от ванной, от тепла, от чистоты, но был все-таки зол.

Понедельник – день тяжелый. А если еще с тяжелой от недосыпа головой!..

Планерка проходила бурно, как обычно. Спорили, кричали, доказывали что-то друг другу. А на меня нашла такая тоска, апатия какая-то, оцепенение, что хотелось только спать.

Не верилось, что можно что-то изменить словами. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться. На вопросы отвечал четко, но чувствовал внутри себя какую-то вялость. Такое бывало у меня иногда на ринге перед боем. Ждешь в своем углу удар гонга, возвещающий о начале поединка, и вдруг ощутишь какую-то бессмысленность, потешность происходящего. Как будто тобой против твоей воли кто-то управляет, дергая за ниточки и заставляя тем самым двигаться. Так и сейчас. Кому, что я хотел доказать вчера? Я не смог бы ответить.

Злоба, раздражение, недовольство собой и делами на участке исчезли. Остался какой-то звенящий вакуум внутри, ощущение бессилия осталось.