- Штука! - ворчал Касьян, ходя по небольшой комнате.- Немецкая штука! Хитро, чтоб ему первою галушкой подавиться! Да и нехорошо как! Не приведи господи, нехорошо! Где это видно: зазвать гостя, упоить, отобрать оружие, да и запереть в клетку? Нехорошо! Что, я им дрозд какой, что ли? Перепел, что ли? Зачем меня держать в клетке?.. Дурень я, не догадался вчера, когда пришел в эту гадкую тюрьму, разбить было немецкому казаку голову, приговаривая: "Не води угощать в тюрьму вольного запорожца!" Так нет, поддался, старый дурак! Сам вошел, седой баран, в загорожу. Недаром этот перевертень так подбивался, подъезжал ко мне, словно парубок к смазливой девке, и о Чайковском расспрашивал, и о Марине, и пил их здоровье, будто они ему родня какая!.. Не догадался, просто не догадался! Что я ему за приятель? Правду говорят: коли человек больно тебя ни с того ни с сего ласкает, берегись: или он обманул или обмануть хочет…
За дверью опять послышались шаги. Касьян подошел к двери и сильно ее дернул - нет ответа, только снаружи загремел, застучал тяжелый замок.
- Эй, ты! Слушай, ты! Откликнись! Коли ходишь, так и говорить умеешь Кто там? Молчание
- Ну, что ж ты не отвечаешь? - продолжал Касьян - Языка нет? Верно, не человек ходит; это корова ходит.
- Врешь, не корова, а казак, - отвечал за дверью голос, обиженный неприличным сравнением.
- Всилу-то отозвался! Скажи мне на милость, что за комедию со мною играют! Зачем меня заперли сюда? Верно, боялись, чтоб я, в хмелю, не разорил вашего города? А?
Молчание.
- Да что же ты не говоришь? Отозвался было, как человек, - и замолчал, словно рыба!
Молчание.
Касьян махнул рукою и начал ходить по комнате; подошел к окну, там опять только воробей весело прыгал по сухим веточкам чахлого кустика и, поворачивая кверху головку, отрывисто перекликался с товарищем, который отзывался где-то на кровле. Касьян плюнул - воробей улетел, все стало тихо.
- Жидовская птица! - сказал Касьян, отходя к своей постели, сел и задумался.
Бог знает, что думал Касьян; но верно не очень веселое, потому что, мурлыкая себе вполголоса, мало-помалу перешел в песню и запел известную в Малороссии трогательную думу о побеге трех братьев из Азова:
С первых стихов заметил Касьян, что невидимый голос за дверью подтягивает ему; Касьян запел громче, начал выводить голосом трудные переходы - голос вторил ему верно. Касьян не выдержал и, не кончив песни, закричал:
- Славно, брат! Ей-богу, славно! И голос у тебя хороший… Ты до конца знаешь эту песню?
Голос умолк.
- Странлый человек! - продолжал Касьян.- Поет хорошо, а говорить не хочет.
- Говорить не хочет! - сказал сам себе казак вполголоса: - Рад бы говорить, да когда не велено!
- А! Вот что! Говорить не ведено, так петь, верно, можно, коли поешь. Ну, пой мне, я начну. И Касьян запел:
- Ну, что ж ты не поешь? - сказал Касьян.
Видно, часовому понравился разговор в новом вкусе: за дверью послышался тихий смех, прерываемый словами: "Сказано запорожец! Вот притча!"; потом смех немного успокоился, и часовой запел на тот же голос:
К а с ь я н
К а з а к