Часть их боли

– Да. Принеси мне наряд из моих будничных, не слишком ярких, – холодно произнес Юлиан.

– Хорошо, почтенный.

– И прикажи подготовить лошадь.

– Но зачем? Хозяин… Он же на совете… Он сам прибудет сюда…

– Тебе что приказали? Чтобы я дождался возвращения своего отца из дворца, раз мое пробуждение произошло в его отсутствие, и встретился с ним?

Аго кивнул. Покосившись на стоящего рядом наемника и понимая, что все сказанное будет тут же передано советнику трудами раумовских охранников, Юлиан добавил:

– Тогда я сам отправлюсь навстречу достопочтенному Ралмантону. Пусть меня сопровождают больше десяти всадников, одетых в лучшие свои наряды, а впереди едет глашатай с серебряным знаком советника. Я желаю встретить его с почетом и обсудить важные вопросы, не терпящие отлагательства. Делай что велено, Аго!

Рабу не было сказано ни слова о том, что молодой Ралмантон может поехать навстречу, но и ни слова про то, что не может. Что делать, Аго не знал… Требование было хоть и необычным, но приказу хозяина не противоречило. И все-таки юный раб засомневался, но, столкнувшись с сердитым взглядом, привычно испугался, что его накажут, поэтому тут же стремглав побежал к майордому. Чуть позже, получив разрешение, он кинулся за вещами. Все это время раумовский охранник продолжал стоять позади и чуть сбоку: немой, расслабленный, – но рука его как бы невзначай лежала на ножнах, ласкала их кожаную оплетку. Юлиан чувствовал его человеческий запах. В вампире медленно пробуждался голод, который вскоре обещал свести с ума. Бегло смерив стражника взглядом, он сглотнул слюну и почувствовал отвратительное жжение в горле, а затем быстро осмотрелся.

Не лежат ли здесь затаенные подслушивающие камни?

В спальню, выходящую окнами на сад, торопливо вбежал с костюмом в руках Аго. Передав его, он тут же приволок оправленное в золото зеркало, опер его на две ножки и придержал, высовываясь сбоку.

Юлиан рассматривал себя, накручивая шаперон. На него из отражения глядело решительное бледное лицо с длинным носом. Все так же белел на переносице шрам. Все такие же синие глаза, то напоминающие голубизной небо, то штормовое море – в зависимости от настроения. Однако сам взгляд этих глаз уже давно стал казаться его хозяину чужим, будто открывающим правду о его истинном возрасте и стареющей душе. Его вороньи волосы до сих пор касаются плеч, укрывая их. Лицо было гладким и с отпечатком бритвы. Его брили во сне. И все равно что-то неуловимо поменялось… Он не понимал истоков своей тревоги, хотя она витала повсюду. Уже отходя от зеркала, он вдруг осознал, что поменялся не он сам, а стоящий сбоку Аго – мальчик сильно вытянулся. Раб смутился от пристального, тяжелого взгляда, а потому покорно опустил голову.

– Аго, сколько времени прошло с пожара во дворце?

– Чуть больше года, почтенный.

– Года? – изумился Юлиан.

Выходит, он так долго спал? Почему же сон был столь черным и пустым?

Одевшись, он медленно спустился по мраморной лестнице. Во дворе уже бил копытом оседланный скакун с красивым изгибом шеи. За Юлианом тенью последовали, тоже взобравшись верхом, больше десятка вампиров, чтобы сопроводить до советника. Впереди ехал слуга с рожком из серебра, который при необходимости мог разогнать толпу от имени советника. Пристальнее всех смотрел на пробудившегося приставленный к нему охранник – снова этот рыбий взор.

Илла явно уже все знает, понимал Юлиан.

Покинув особняк, он двинулся по тихой улочке, вдоль которой торжественно стояли стеной платаны. Дворец возвышался над господским районом, давил своей слепящей белизной. Знамена на шпилях трех его монументальных башен трепались весенним ветром, и Юлиан не обнаружил никаких следов былого пожара. Добравшись до развилки, он замер. Пригладил гриву своего скакуна, затем оглянулся на сопровождающую его свиту и, вместо того чтобы повернуть налево, где ползущая вверх дорога привела бы его к главной аллее Праотцов, а там и к дворцу, вдруг направился направо – к выходу из Золотого города. Послушная свита двинулась за ним. Глашатай в смятении развернулся и обогнал его, уронив руку на свой изящный рожок, сделанный в виде древесного корня.

Тут же сбоку подъехал раумовский охранник.

– Вернитесь, – приказал он.

Юлиан промолчал и поддал лошадь пятками. Конь перешел на легкую рысь и заторопился мимо богатых таверн, пестрых магазинчиков, купален и борделей. Миновав небольшую площадь, где на ее окраине под платаном стоял поэт, донося до всех свои стихи, он двинулся дальше. Непонимающая свита следовала за ним, как хвост за собакой. Охранник снова поравнялся с ним. Его рука потянулась к уздечке скакуна, чтобы задержать, однако Юлиан ударил его по запястью. Завязалась недолгая борьба, пока раумовский головорез с глухим криком не был вышвырнут из седла. Остальное сопровождение не поняло, что произошло, но, повинуясь ситуации, просто последовало дальше.