Челтенхэм

Прямо на площадку выходил тяжкий многоарочный портал собора Святого Гиля, обрезавший красоты природы с правой стороны, и буквально вплотную к нему стояла центральная, она же восточная трибуна. Тут сидели король, его преосвященство епископ Абердинский и Инвернесский, вдовствующая королева Одигитрия, ее дочь Алисия Джингильда, ее сын – герой и причина события – Шелл Тервельс, придворная знать, но главное – разношерстные представители клана Бэклерхорстов, спешно съехавшиеся со всех концов страны. Деревенские Бэклерхорсты прямо кипели от азарта и возбуждения.

Предмет их разгулявшейся ненависти разместился как раз напротив – противоположную трибуну полностью занял клан Гамильтонов во главе с Николасом Гамильтоном, считавшим, что шотландский трон по всем божеским и человеческим законам должен принадлежать именно ему (ныне существующее недоразумение Николас надеялся в ближайшее время исправить), и его женой Марией, с отвращением поглядывающей на перехваченную жемчугами огненную гриву Гитри Бэклерхорст и белый мех на капюшоне ее дочери, которую Мария считала мерзкой ведьмой. С другой стороны, как ни странно, Мария была отнюдь не прочь женить своего сына, графа Омерля, все на той же ведьме, и тем сделать серьезный шаг на пути к престолу. Теперь же родители и все семейство пришли посмотреть, как их отпрыск снесет голову заезжему англичанину.

А отпрыск, то есть сам граф Омерль, стоявший с друзьями в проходе, в это время с замиранием сердца не сводил глаз с третьей трибуны, очень разумно, ввиду накалившихся страстей, возведенной между предыдущими двумя. Здесь обосновались Аргайлы, третий по значимости и численности шотландский род, и самое главное – Диана Аргайл, главная соперница Джингильды за звание первой красавицы Эдинбурга – златовласая, надменная, в черном, бархатно-меховом берете с пером по итальянской моде.

Четвертую, северную и последнюю трибуну занимал городской магистрат, различного толка знать, старейшины гильдий и прочие уважаемые и почтенные люди. От этой трибуны, перекрывая улицу Королевской Мили, расходились дощатые щиты, где за цепочкой стражи толпился всевозможный, жадный до зрелищ люд; и не меньше зевак, навалившись животами на каменный забор, наблюдало за происходящим с верхней, нависающей над ристалищем террасы, где со склона начинался уходящий на юго-восток Абердинский тракт.

Гул толпы был слышен даже в соборе, и ужас в глазах Джингильды перешел все пределы.

– О чем ты думаешь? – дрожащим голосом спросила она.

– Об одном моем друге, – ответил Ричард. – Его зовут Джон, он военачальник, полководец, но, по-моему, его истинное призвание – выступать в цирке. Ему вот это все очень бы понравилось, его хлебом не корми, только дай показать смертельный номер на глазах публики, и он бы еще жалел, что собрал мало народу. Он бы наслаждался, наговорил острот…

– Как это глупо и отвратительно – рисковать жизнью ради увеселения черни!

– О нет, ты его не знаешь. На самом деле ему наплевать на зрителей, он их презирает, но при этом считает, что его таланту просто обязаны рукоплескать бессчетные массы людей. Если их меньше, чем он надеялся, или их восторги не так велики, он чувствует себя уязвленным или даже оскорбленным. Он знает себе цену и требует ее, независимо от того, надо это ему или нет.

– Твой друг просто честолюбец. Зачем ты о нем сейчас говоришь?

– Затем, что он истинный политик… в отличие от меня. Во мне нет артистического начала, мне не нужен весь этот крик… я порой вообще не понимаю, зачем вообще в это ввязался. Я не разобрался в себе, возможно, мне следовало остаться ученым…

Тут Джингильда вцепилась в его руку.

– Ричард, если тебя убьют, не спеши никуда уходить… там. Дождись меня, я быстро.

Глостер раздраженно сдвинул брови:

– Джинни, прекрати, что за ерунда…

В этот момент над их головами загудел колокол, и вслед за ним вразлад грянули волынки.

– Наверное, нам пора. Все равно ничего не чувствую, я не только не артист, я даже не спортсмен, что же за беда, надо еще раз поговорить с Джоном, может быть, как-то научит…

Тут он вспомнил про латунное кольцо и решил, что момент самый подходящий.

– Джинни, посмотри. Ничего другого у меня сейчас нет, так что возьми это. На память об этом дне…

– Ой, какое миленькое, – обрадовалась Джингильда сквозь ужас и шок. – Это печатка?

Но в ту же секунду кольцо выскочило из ее дрогнувших пальцев и со стуком отскочило куда-то за скамьи. Джинни бросилась было за ним, но Ричард остановил ее.

– Джин, бог с ним. Сейчас не время. Потом найдем, это пустяк, надо идти, нас ждут.

Но потом, к величайшему огорчению Джингильды, кольцо так и не нашлось, чему Ричард, надо сказать, ничуть не удивился. Он ожидал чего-то подобного.

* * *

Словно во сне, Джингильда наблюдала, как семь человек по слабой, едва начинающейся поземке подходят к королевской ложе, склоняют колено, как поднимается и что-то говорит Иаков, как размашисто благословляет епископ, и потом шестеро отходят в одну сторону, а один – в другую.