Через двадцать лет (СИ)

На сороковой минуте беседа с «Кристин-номер-два» вовсе перестала вызывать трудности. Если он ничего не знал о существовании невозможного человека с хищным взглядом прежде, то обязательно должен был выяснить теперь. Впрочем, нет, взгляд Сэма, игравший на контрастах, больше не настораживал – то ли за беседой удалось привыкнуть к его необычной манере смотреть, то ли режиссёр её «отключил». Он говорил о театре как о великой гордости, как о чём-то безгранично прекрасном и всегда живом: расписывал зал и множество людей, трудящихся за кулисами, спектакли, восторг зрителей, отдельные забавные истории, случавшиеся то и дело… Джимми слушал, затаив дыхание и впервые чувствуя себя не просто хорошо, а совершенно правильно. Даже не успел повторно удивиться, когда начал плести что-то о самом себе и небольших трудностях. Или больших? О необходимости измениться, по мнению знакомой… Инстинкт самосохранения и микроны гордости не позволили вот так, сразу, откровенничать про несбывшийся роман, суицид, психолога и депрессию. С другой стороны, Сэм, возможно, и не нуждался в точности формулировок для точных впечатлений.

Он не сыпал комментариями и охами. Когда сигара была докурена, а счёт - оплачен… нет, ещё раньше из внутреннего кармана явились записная книжка и ручка – самые дешёвые, в противовес зажигалке. Гордон выдрал пару листков и написал что-то на каждом.

- Держи, - на первой страничке оказались номера телефона, на второй – заверенная сложной витиеватой подписью записка в кассу, - мне пора возвращаться, да и тебя я здорово отвлёк. Отдашь послание леди в окошке, когда начнёшь созревать, вручит тебе три пригласительных на любой спектакль. Но начать рекомендую с «Гамлета» – принц датский чем-то на тебя похож. А по телефону позвони, когда совсем дозреешь, устрою, к примеру, в мебельный цех.

Скрипнул отодвигаемый стул – если владелец театра и оставил выводы при себе, то его действия казались очевидными. Безумными в своей очевидности, как эффективнейшая из терапий. Джим, не особо верящий в чудеса, испытал головокружение.

- Почему, я мистер Гордон? Просто оказался в нужном месте, верно?

Он знал золотое правило любого везения – никогда не интересоваться причиной. Но не мог не спросить. Любопытный нос опять ткнулся в непрошибаемый скептицизм. А Сэм и не имел ничего против.

- Может, случайность и веление звёзд. Или ты на самом деле в нужном месте. Или я бросаюсь капризами, и в театре давно ищут парня для мелкой работёнки, а те, кому предназначались билеты, за ними не придут. Независимо от того, что ты выберешь, всё будет хорошо – просто не может быть иначе. Главное – не потеряй бумажки.

Спрятав ручку и записную книжку в карман, мужчина неожиданно подмигнул – сейчас взгляд серых глаз был не холодным и не тёплым, а почти горячим.

- Надеюсь, ещё встретимся, юный Джеймс.

Он ушёл, всё решив прежде, чем молодой человек сформулировал первый десяток дурацких вопросов. Это по-прежнему походило не то на сон, не то на розыгрыш – можно подумать, здесь и сейчас не заурядный человек, а волшебник сидел, болтая о насущной ерунде! Скептицизм медленно трансформировался в нерешительное робкое ожидание. «Либо нечто выдающееся, либо нечто ужасное»… Родители, доктор Китинг, а теперь ещё и новый знакомый, окружая, сходились во мнениях. Стоило вообразить их «консилиум», и рука с зажатыми в ней плотными листками виновато дрогнула.

Джеймс Роджерс ещё не знал, что скоро ожидание вернётся к любопытству, и он использует обе записки. Как не знал и того, что они навсегда вырвут его из прежней жизни, подарив новую…

* * *

Полгода в театре, проведённые, преимущественно, с шумной компанией рабочих, преобразили недавнюю тень существования, вернув ему на смену краски жизни. Мужчины и женщины, все – со сложившимися историями… По большому счёту, их не заботила история Джима, хватало своих. Но так было и лучше.

Он помнил практически каждый день, каждую декорацию и каждое случайное знакомство. Помнил первый визит на судьбоносного «Гамлета» вместе с родителями – не хотелось думать, чьё это влияние, кто приносит пользу или кто подталкивает к приятному времяпрепровождению, не обещавшему ничего. Думать хотелось только о том, что оно помогало…

- Эй, Джимми, возьми-ка и нам кофе!

- Парень, подай то!

- Принеси это!

Кто-то звал его Джимом, кто-то – Джимми. Некоторые вообще имя пропускали мимо ушей – им было не до очередной мелкой фигуры в рабочей иерархии. Но все вместе они позволяли занять и руки, и дни, сплетавшиеся в недели. В шесть (или больше) месяцев…

Университет Хоуарда, экономику и цифры он послал к чёрту даже раньше. И нельзя сказать, что маму с папой очень огорчило такое решение. Кажется, они готовы были простить любой бунт, лишь бы дорогой сын нашёл себе призвание и никогда больше не делал глупостей.

Забавно, что призвание нашло само, предложенное на вырванных из блокнота листочках. Призвание, подаренное странным человеком в зеркальных «авиаторах».