Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Формально Институт труда существовал по крайней мере до осени 1946 г. (о работе в нем и о том, что эта работа доставляет ей удовольствие, Бургина рассказывала корреспонденту американской газеты)[660]. Однако в результате оказалось, что Николаевский, как и ранее, продолжал в основном заниматься историей и современным состоянием российской внутренней и внешней политики, причем заниматься не во главе научного коллектива, а сам по себе. Вписаться в американский академическо-университетский мир со всеми его заботами, дискуссиями, оценками и конфликтами, в сотрудничество с государственными учреждениями США и в оказание им консультативной помощи в условиях войны Николаевский не смог. Его интересы по-прежнему концентрировались на проблемах его родины. Он не был удовлетворен поэтому позицией B.C. Войтинского, своего старого товарища и однопартийца, который не просто начал новую, американскую жизнь, перебравшись в США еще в 1935 г., а добился престижных позиций в научном мире США, став профессором известного университета имени Джонса Гопкинса в Балтиморе и видным администратором в социальных программах президента Ф. Рузвельта, фактическим советником президента по вопросам трудовых отношений и другим социальным проблемам. В письме Сапиру о поездке в Вашингтон в конце 1942 г. и встрече с Войтинским говорилось:

«Войтинского видел… Он по своим интересам с головой ушел в здешнюю жизнь, занимает видное место по статистике, много работает и печатает по спец[иальным] вопросам. О сотрудничестве с ним говорили много, но он не хочет работать над вопросами, кот[орые] были вне его основной работы (страхование от безработицы, от старости и пр.), а эти последние были чересчур специальны для «Социал[истического] вест[ника]»[661].

Правда, значительно позже, когда Владимир Савельевич скончался, Николаевский в статье, посвященной его памяти, писал несколько иначе:

«Он рассказывал, что четверть века тому назад, когда он перебрался на эту сторону океана, Америка его пугала, как чужая и мало знакомая страна с новыми, отличными от европейских, отношениями и укладом жизни… Но по-настоящему во весь свой рост он развернулся лишь в Америке – и как ученый, и как общественный деятель. Он действительно сроднился с этой страной – в лучшем значении этого слова нашел в ней свою вторую родину. Вспоминаются его слова о том, что в Америке его больше всего поражала огромная внутренняя свобода этой страны и то чувство широкой терпимости к чужому мнению, которое характерно для американской интеллигенции и которое ее роднит с лучшими традициями старой интеллигенции русской»[662].

Сотрудничество в «Новом журнале» и другие выступления в годы войны

С первых лет жизни за океаном Николаевский ясно сознавал необходимость сплочения сил российских эмигрантов различных политических направлений (за исключением тех, которые сочувствовали нацизму или стояли на шовинистических позициях). Характерной в этом отношении была его активность в чествовании памяти Милюкова – в прошлом кадетского лидера, с которым у социал-демократов на протяжении нескольких десятилетий сохранялись глубокие политические разногласия. До эмигрантов, находившихся в США, доходили слухи о Милюкове, которые трудно было проверить, но которые, как позже выяснилось, в основном соответствовали действительности. Продолжая критически относиться к большевикам, он поддерживал имперскую внешнюю политику Сталина, в частности одобрял войну с Финляндией в 1940 г., заявив: «Мне жаль финнов, но я за Выборгскую губернию». Во время войны он был решительным противником Германии, незадолго до смерти радовался победе советских войск под Сталинградом. Милюков умер 31 марта 1943 г. во французском городке Эксле-Бен и был похоронен на местном кладбище.

Когда до Нью-Йорка дошла об этом весть, именно Борис Иванович, несмотря на глубочайшие расхождения с Милюковым, с которым он неоднократно встречался во Франции и ожесточенно спорил, выступил инициатором проведения вечера памяти. Он договорился о выступлениях с А.Ф. Керенским, бывшим эсеровским деятелем М.В. Вишняком, философом и культурологом Г.П. Федотовым, историком М.М. Карповичем. Последнего он просил, в частности, посвятить свою речь теме «Милюков и судьбы русского либерализма»[663].