Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Наряду с конкретными оценками и их предполагаемыми перспективами Борис Иванович пытался применить в своих аналитических статьях плодотворные идеи уже народившейся, но находившейся еще в стадии формирования геополитики. Эта политологическая по своему существу дисциплина предполагала комплексный географический, исторический и социологический анализ вопросов, связанных с пространственными структурами. При этом рассматривалось в первую очередь политическое, экономическое и стратегическое значение географического фактора в зависимости от местоположения, размера, функций и взаимоположения местностей и ресурсов. Естественно, что такой подход неизбежно вел к отказу (по крайней мере частичному) от разного рода возвышенных категорий, вроде высшей справедливости, высоких моральных ценностей и т. п., ставя на их место прозаический или даже попросту циничный национально-государственный интерес, как его понимали высшие представители того или иного государства. Именно с этой точки зрения Николаевский пытался рассматривать в военные годы советскую внешнюю, в частности дальневосточную, политику. В «Новом журнале» он опубликовал в 1942–1944 гг. серию статей, в которых анализировал с точки зрения общих перспектив Второй мировой войны геополитические планы Сталина, в частности по укреплению советского влияния на Дальнем Востоке, и прежде всего в Китае[672]

. С этой же тематикой были связаны его публикации в «Социалистическом вестнике» и других изданиях.

Свой анализ Николаевский начинал с учтивых, но твердых возражений тем многим западным авторам, которые вели бесплодные споры по поводу рычагов внешней политики СССР, – кто в действительности ее проводил: Наркоминдел или Коминтерн. Эти дискуссии, убеждал он, не имеют никакого отношения к действительности, ибо все принципиальные вопросы решались в ЦК, в его Политбюро, а точнее говоря, лично Сталиным[673]

. В истории советской внешней политики Николаевский выделял четыре периода (до 1923 г., 1924–1932 гг., 1933–1939 гг., 1939–1941 гг.). Естественно, о периоде начиная со вступления СССР во Вторую мировую войну писать пока было еще рано.

После анализа «бури и натиска» первых лет большевистской власти он детально рассматривал период, в котором объединялись, думается не вполне удачно, два принципиально отличных между собой исторических этапа – стабилизационный и кризисный. Здесь фигурировали, по Николаевскому, три основных фактора – теория социализма в одной стране для внутреннего потребления, теория социал-фашизма для рабочего движения вне пределов СССР и оценка национально-освободительных движений для решения практических проблем в колониальных и зависимых странах. Все эти факторы Сталин рассматривал в едином комплексе, исключительно с точки зрения укрепления советского международного влияния и собственной власти. При этом особое внимание уделялось курсу на Востоке, прежде всего в «тихоокеанском пространстве».

Интересным при этом было исследование того, как отражались внешнеполитические, главным образом восточные, дела на внутрипартийной полемике в ВКП(б) в 1926–1927 гг., во время выступлений объединенной антисталинской оппозиции во главе с Троцким. Троцкий, который много писал о китайской политике Сталина, находил в ней массу противоречий, колебаний, измен. На первый взгляд он часто оказывался прав. Однако, по мнению Николаевского, лидер оппозиции не заметил, что в китайской политике Сталина, при всех ее зигзагах, было внутреннее единство. Троцкий же просто не мог заметить это главное, ибо он «мыслил в совсем иной плоскости»[674]: Троцкий был политиком, основывавшим свои конкретные выводы и требования на определенном идеологическом и мировоззренческом базисе; Сталин же являлся политиканом, заботившимся исключительно о своей власти, неразрывно связанной с могуществом возглавляемой им страны, и оперировавшим идеологическими понятиями, как фокусник, с целью их удобного приспособления к главным своим политическо-личностным целям. Именно поэтому, как было показано в работе, китайская политика Сталина не была «вещью в себе», то есть важной с точки зрения интересов китайского народа. Она являлась средством создания на Тихом океане мощной силы, способной угрожать капиталистическому миру. Поэтому Сталин был готов идти на компромиссы с самыми различными группами, действовавшими в Китае. Пока он считал лидера Гоминьдана Чан Кайши (его фамилия в то время писалась Чан-Кай-Шек) способным вести борьбу против Великобритании, США и Японии, Сталин объявлял его армию важнейшим фактором китайской революции, ввел его партию в Коминтерн (правда, с совещательным голосом) и даже послал ему собственную фотографию с дружественной надписью. И только после того, как выявилось стремление Чана к соглашению с западными державами, тот был объявлен изменником, фронт был круто повернут, был провозглашен новый этап китайской революции с курсом на установление диктатуры пролетариата.