Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Смещение Браухича Николаевский рассматривал как событие большого значения. Он писал:

«Обстоятельства, сопровождавшие его смещение, – истерическая прокламация Гитлера, настоящая «игра в чехарду» с немецкими генералами, которая не закончилась и поныне и которая время от времени прерывается неожиданными «скоропостижными смертями» людей, вчера еще отличавшихся завидным здоровьем, – все это только сильнее подчеркивает исключительную важность события. Очень похоже, что его следует считать одним из наиболее крупных событий в политической истории войны вообще и в истории внутренней жизни Германии за годы войны в особенности. Тем важнее понять его подлинное значение»[682].

Именно к этому времени относится весьма смелое, особенно если иметь в виду союз США, Великобритании и СССР во время войны, отнесение Советского Союза и нацистской Германии к разряду тоталитарных государств. Означенной теме была посвящена обширная аналитическая работа, публиковавшаяся с продолжением в ряде номеров «Социалистического вестника»[683]

. Николаевский начал статью с довоенных советско-германских отношений и закончил войной. Автор в чем-то полемизировал, а в чем-то соглашался с известным социалистическим теоретиком Рудольфом Гильфердингом, незадолго перед этим выступившим в «Социалистическом вестнике» (№ 8 за 1940 г.) со статьей «Государственный капитализм или тоталитарное государственное хозяйство?». Единство взглядов состояло в том, что в нацистской Германии и в СССР созданы совершенно новые, невиданные доселе и весьма сходные между собой типы общественных отношений, прежде всего в области производства, которые не могут быть определены ни в качестве социализма, ни как государственный капитализм. Не ограничиваясь этой констатацией, Николаевский ставил вопрос о формировании класса организаторов тоталитарного производства – вначале как «класса в себе» (то есть только зарождавшейся социальной категории), но с перспективой превращения в «класс для себя» (то есть в сформировавшийся в представлениях марксистской догматики общественный класс, имеющий свое определенное место в производстве материальных благ). При этом делалась одна весьма важная оговорка, которая в известном смысле предваряла всевозможные рассуждения будущих историков-ревизионистов по поводу того, что советские реалии не укладывались в схему тоталитарной модели[684]. Николаевский писал:

«Основным стержнем этого общества является хозяйственная организация, проникающая все это общество до самых отдаленных его разветвлений; это – колоссальный костяк, несущий на себе тяжесть огромного общественного организма. Если закрыть глаза на все маленькие и большие «недостатки механизма» и думать не о практике выполнения, а только об идеальном плане архитектора, то мы увидим перед собой гигантскую, но стройную хозяйственную машину, все колесики и рычажки которой точно друг с другом согласованы и работают, послушно подчиняясь указаниям, приходящим из далекого общего центра»[685].

Как раз в известном противопоставлении «идеального плана» и «недостатков механизма» и заключалось опровержение будущих нападок на концепцию тоталитаризма историков-ревизионистов, предпочитавших не замечать соотношения этих двух категорий, хотя сам Николаевский тогда, в годы войны, не предвидел и не мог предвидеть появления в западном мире ревизионистской историографии.

Из экономических особенностей тоталитаризма вытекали его государственно-политические черты, которые рассматривались исследователем не статически, а в развитии. В частности, важнейшей особенностью тоталитарной системы (она анализировалась главным образом применительно именно к СССР) историк называл наличие партии, являвшейся фактическим носителем всей полноты государственной власти. Здесь, однако, возникала дилемма: первоначально партия с точки зрения ее внутренней структуры являлась более или менее демократическим организмом, хотя она и воплощала в себе носителя крайне жестокой диктатуры. «Что-то вроде демократического самоуправления дружины варягов-завоевателей, осевших в стольном граде Киеве»[686]. В работе анализировалось, как было покончено с этим нелепым в тоталитарном обществе несоответствием, как партия стала послушным орудием в руках «вождя», что не только не ослабило ее как волю коллектива, но закрепило и усилило ее.