Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Во французской столице состоялись встречи со знакомыми и друзьями, которым удалось пережить германскую оккупацию. В частности, Борис Иванович встретился с вдовой писателя Е.И. Замятина, которой вскоре по возвращении в Нью-Йорк сообщал, что архив ее супруга в целости и сохранности, что, обнаружив его, он сам подготовил этот ценный груз к отправке хозяйке, вынув только, согласно договоренности, один экземпляр неопубликованной пьесы «Атилла» (она была написана в 1925 г.) для публикации в «Новом журнале»[703]. «Удастся ли мне вскоре побывать еще в Париже, – продолжал он, – не знаю. Не так это легко. Но впечатлений из него я вынес так много, что, если б имел возможность, поехал бы теперь же, без колебаний. И обещаю, опять привез бы шоколад!»[704]

– писал он Замятиной.

В Париже Николаевский побывал дома у Гуля. Гуль вспоминал, что на вопрос, доволен ли он Америкой, Борис Иванович ответил: «Да, в Америке-то очень хорошо, только где-нибудь в Белебее мне было бы лучше. Я ведь в «заграницах» нигде не приживаюсь»[705]. Если действительно Николаевский и произнес эти слова, то они скорее выражали минутное настроение, ибо он вполне сносно «приживался» за рубежом, приспосабливался к обстоятельствам, преодолевал возникавшие трудности, а уж к возвращению в глубоко провинциальный, теперь уже советский Белебей никогда не стремился; не бывал там даже еще в пору жизни в России.

Однако особенно обрадовала Николаевского встреча с Церетели, с которым была восстановлена связь еще в конце 1944 г., то есть сразу же после освобождения Франции союзниками. Открытка Церетели, посланная в США Бургиной, была датирована 25 декабря 1944 г.:

«Дорогой друг, для меня было большой радостью узнать, что Вы и Борис находитесь в добром здравии и что у Вас есть работа, приносящая удовлетворение материальное и моральное».

А в конце письма шли знаменательные строки: «Передайте привет Борису. Я бы хотел, чтобы он посвятил себя исключительно историческим работам. Книги и документы, которые он оставил здесь, все в полном порядке»[706]

.

Церетели удалось пережить оккупацию, хотя полулегальная жизнь в Париже, где хозяйничали гитлеровцы, тяжко отразилась на его здоровье и моральном самочувствии. Лишь постепенно Ираклий Георгиевич приходил в себя, восстанавливал ту жизнестойкость, оптимизм и юмор, которые ему всегда были присущи, наряду с проникновенным пониманием социально-политических реалий и их сложных перипетий.

Затем переписка стала систематической. Всё, что касалось Бургиной и Николаевского, интересовало Церетели до мелочей. Зная, что у его друзей болезнь щитовидной железы, Церетели разыскал и переслал им необходимые лекарства. Николаевскому Церетели писал еще и отдельно, поэтому в письмах к Бургиной о Борисе Ивановиче были лишь общие вопросы: где он, «как они живут, как устроились, что собираются делать»[707]

.

Приехав в Париж, Борис Иванович получил от Ираклия Георгиевича все те материалы, которые оставил на его попечение. Более того, Церетели со свойственной ему восстановившейся после тяжких военных лет энергией, используя свои широкие связи во французских кругах, помогал в розыске документов, оставленных у других людей. Вначале был обнаружен один чемодан, оставленный Николаевским. Через некоторое время Церетели удалось буквально снять с американского грузовика еще два огромных чемодана, которые, как бесхозное имущество, собирались везти в распоряжение военного командования США. Там оказались протоколы I Интернационала, материалы о Гражданской войне в России, обширная личная переписка Николаевского[708].

Вскоре после возвращения в США из первой поездки в Европу Николаевский познакомился с недавно демобилизовавшимся капитаном американской армии Джорджем Фишером, который его заинтересовал по нескольким причинам, вытекавшим из биографии молодого человека, которому в 1947 г. исполнилось 24 года. Джордж был сыном известного американского леволиберального журналиста Луиса Фишера, много лет проработавшего в СССР в качестве корреспондента американских газет. Матерью Д. Фишера была бывшая советская гражданка Б.Я. Марк, которая в свое время работала переводчицей при наркомах иностранных дел и в этом качестве участвовала в Генуэзской, Гаагской и других конференциях. В 1933–1939 гг. Джордж с матерью жили в Москве, Джордж стал Юрием, посещал престижную московскую школу, вступил в комсомол. Из СССР вместе с матерью и братом он с огромным трудом смог уехать в США благодаря ходатайству первой американской леди Элеоноре Рузвельт (к ней за помощью обратился отец Юрия). Понятно, что в 30-х годах Б.Я. Марк с полным основанием опасалась стать жертвой репрессий[709] и была счастлива представившейся возможности уехать из СССР. Вновь превратившись в Джорджа, юноша поступил в Висконсинский университет, но вскоре был призвал в армию, служил офицером связи и даже обслуживал Ялтинскую конференцию глав трех держав.