Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

После войны он окончил Гарвардский университет, где преподавал М.М. Карпович, стал историком, был представлен Николаевскому как перспективный исследователь. Естественно, Николаевский с пристрастием «допросил» молодого человека и о жизни в Москве, и о рассказах его матери, и о военных годах. Но главное, Д. Фишер получил совет заняться историей военной и послевоенной эмиграции из СССР. По этой рекомендации он поехал в Мюнхен, где инициировал крупный проект, одобренный Русским исследовательским центром Гарвардского университета. До 1951 г. Фишер, проявивший незаурядные организаторские качества, был координатором этого проекта, часто посещал Мюнхен, стал инициатором создания местной русской библиотеки, а затем и Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР[710]. В 1952 г. Д. Фишер выпустил ценное исследование об антисталинских настроениях в СССР периода войны

[711], а в следующие десятилетия появились многочисленные советологические исследования этого ученого. Можно с полным основанием полагать, что Николаевский был духовным отцом не только профессора Джорджа Фишера, но и всего Мюнхенского института, развернувшего плодотворную деятельность.

В коллекции Николаевского сохранились многочисленные записи бесед, которые в послевоенные годы проводил Д. Фишер с русскими эмигрантами, и переписка с ним Николаевского, продолжавшаяся почти до самой смерти Бориса Ивановича[712]

. Николаевский поддерживал также связь с директором Мюнхенского института Николаем Александровичем Троицким, писателем, публиковавшимся под псевдонимом Б. Яковлев. С Троицким Николаевский встречался как в институте, так и на международных конференциях, давал советы, подчас критиковал (хотя и деликатно) издания Мюнхенского института. В одном из писем Троицкому говорилось:

«Основной спецификой методологии представителей новой эмиграции являлось ощущение советской действительности, которое имелось у каждого эмигранта и которое его обособляло и от авторов из среды старой эмиграции, и от авторов из представителей ученого мира Запада. Каждый новый эмигрант имел свой опыт познания советской действительности, и этот опыт делал каждого автора… свидетелем, рассказ которого мог помочь тем из читателей, которые этого опыта не имели. Но этот опыт, прежде всего, был не одинаков по широте охвата и глубине проникновения во внутренние отношения советского общества. Условия жизни в СССР таковы, что наблюдать за тем, как советская система ударяет по другим, советские граждане имеют очень мало возможности»[713].

Ранней весной 1949 г. Николаевский вновь поехал в Западную Европу. Происходили новые встречи с перемещенным лицами. В марте он встретился в Париже с писательницей Ниной Берберовой, а на следующий день, видимо по его просьбе, Берберова пригласила на новую встречу Маргарете Бубер-Нейман – вдову Гейнца Неймана, одного из лидеров компартии Германии в начале 30-х годов. Встреча с этой многострадальной женщиной, муж которой был расстрелян в СССР по приказу Сталина, была весьма важна для Николаевского – рассказ Маргарете позволял с новой стороны оценить преступную сущность сталинского режима.

Бубер-Нейман подробно рассказывала историку о перипетиях своего пребывания в советском, а затем в гитлеровском концлагере, куда она, как и ряд других немецких политэмигрантов, попала по сталинской милости. Книга Бубер-Нейман вышла в Западной Германии в том же 1949 г.[714]

В воспоминаниях и в уточняющих рассказах Николаевскому речь шла о том, как после ареста мужа Маргарете оказалась в советском концлагере, а в начале февраля 1940 г. была передана гитлеровцам. Именно она впервые поведала Николаевскому и немецким читателям о сотрудничестве НКВД с гестапо и о передаче находящихся в советских лагерях немецких гражданах Гитлеру, что было связано с желанием Сталина продемонстрировать Гитлеру свою добрую волю, причем, когда немецких заключенных высылали из СССР, им не было сообщено, куда их вывозят. Иными словами, они не знали, что их передают Гитлеру, и не имели возможности выбора. Только после того, как их привезли в Брест-Литовск, на новую советско-германскую границу, стало ясно, что именно происходит. Затем заключенных перевозили в фургонах к пограничному мосту через Буг, а после этого пешим порядком вели к середине моста, где проходила, собственно, граница. Там их встречали эсэсовцы с овчарками.

Поняв, что им суждено, некоторые заключенные, особенно евреи, теряли сознание или пытались покончить с собой, спрыгнув с моста. Однако бдительные стражники с обеих сторон не допустили ни одного случая самоубийства. Бубер-Нейман вспоминала: