Черные листья

Отношение к Шикулину в бригаде сложилось довольно странное. За его мастерство, за любовь к своей горняцкой профессии Александра уважали, однако никто с ним по-настоящему не дружил, никто его по-настоящему, как человека, не любил. Возможно, тут сказывалась неприязнь шахтеров к людям подобного типа вообще — натуры открытые, цельные и доброжелательные, они терпеть не могут ни зазнайства, ни эгоизма, ни желания во что бы то ни стало блеснуть и выставить свою фигуру на передний план: глядите, мол, каков я есть, завидуйте мне и преклоняйтесь передо мной. И дело тут не в том, что шахтеры не признают авторитетов, — если бы Шикулин был поскромнее, если бы не старался всеми силами утвердить свое «я» над остальными, к нему, пожалуй, относились бы совсем иначе. Но Шикулин оставался Шикулиным. Все, чего бригада в тот или иной период достигала упорным трудом, он относил только на свой счет и ни перед кем этого не скрывал.

— Вот это я дал! — неизменно говорил он каждый раз, когда речь шла об успехе всей бригады. — Вот это я махнул!..

Обычно первым взрывался Виктор Лесняк:

— «Вот это я махнула!» — сказала блоха и вылезла из шерсти собаки, которая пробежала за телегой хозяина два с половиной десятка верст. Ты, Пшик, не замечаешь, что похож на вышеуказанное насекомое?

Шикулин сразу шел в атаку:

— А что, может, скажешь, что без меня такое свершилось бы?

— Без тебя? Без тебя давно бы уже свершился конец света. Потому что Земля, как и человек, без пупа существовать не может. А кто ж на нашей трижды грешной планете не знает, что ты и есть самый центральный пуп Земли!

Шикулин обращался к Павлу Селянину:

— Видал ты этого балабона? Человека за человека не признает. По его выходит, будто личность никакого значения не имеет. С паршивой блохой сравнивает… Скажи ему, Павел, что есть такое «личность» и что есть такое «народ вообще»…

— Скажу словами Руссо, — улыбался Павел. — «Народ — это и есть человечество, остальных так мало, что они в счет не идут». Недавно только вычитал…

— Понял? — спрашивал Шикулин у Лесняка. Потом, с минуту поразмыслив и сообразив, что Павел, собственно, поддерживает Виктора, кричал: — Больно грамотными все стали! Руссо! А я не Руссо, я — Шикулин. Понял?

2

Значительно лучше, чем другие, к Шикулину относился Павел Селянин. Зная все его слабости, Павел тем не менее видел в нем человека, который многое может и у которого есть чему поучиться. Шикулин работал красиво в самом высоком понимании этого слова. Во время работы он, наверное, забывал и о ревностном охранении своей славы лучшего машиниста комбайна, и о том, сколько получит за свою работу, и даже о том, скажут о нем доброе слово или нет. В нем чувствовалась какая-то одержимость, необыкновенный подъем духа, словно Шикулин со своей машиной — одна живая душа! — пробивается не по угольной лаве, а сквозь лавину врагов, двигающуюся на него с единственной целью: задержать его, смять, уничтожить.

И на помехи, встречающиеся у него на пути, Шикулин тоже смотрел точно на своих врагов. Павел не раз задумывался над тем, какая сила движет этим человеком, почему он такой обыкновенный, такой по сути дела малозаметный там, на поверхности, вдруг преображается и становится совсем другим, непохожим на самого себя. Все в нем становится чище, красивее. Он даже опасность встречает по-солдатски прямо, не закрывая на нее глаза и не труся, словно он — солдат на войне, а разве настоящий солдат когда-нибудь дрогнет, встретившись с опасностью?

Шикулину говорят:

— Кровля бунит, Саня, надо выпускать породу.

Он первым хватает поддиру и лезет в лаву, ищет «доску», «сундук», склиз. Это довольно не безобидное занятие: ложная кровля есть ложная кровля, склиз может внезапно выпасть и надо угадать, где он выпадет, и надо рассчитать каждое свое движение, потому что ты сейчас — минер, а минер, как известно, дважды не ошибается…

Шикулин знает, что он не ошибется. «У меня чутье старой лисы!» — говорит он. Может быть, Александр действительно обладает острым чутьем, но у него еще есть огромный опыт — спустился-то он в шахту, когда ему не было еще пятнадцати. Его туда не пускали, но он каждый день приходил к клети и канючил: «Дяденьки, возьмите меня, хочу посмотреть…»