Чёрный обелиск

— Зато есть две ноги, — вставляет Хунгерман. — А ногами они иногда выделывают такие фортели! Они любят отращивать ногти на ногах, острые, как бритва!

— Отстаньте вы со своими дурацкими шуточками! — произносит Отто со страдальческой миной.

— Послушай, Отто, — говорю я. — Я не хочу, чтобы ты ушел оттуда калекой. В эмоциональном плане ты, может, и выиграешь, а в душевном сильно проиграешь, и это будет иметь трагические последствия для твоей лирики. У меня есть с собой карманная пилка для ногтей, маленькая, удобная, сделанная специально для ценителей жизни, придающих особое значение элегантности. Возьми ее с собой и держи наготове, незаметно зажав в ладони. Или сунь в матрац — заранее. Если увидишь, что дело принимает опасный оборот, — кольни Фритци в зад. Не сильно, так, чтобы без крови. Любой человек, если его уколоть, — разожмет пальцы. Даже от укуса комара человек непроизвольно хватается за место укуса; это же основной закон природы. А ты за это время успеешь смыться.

Я достаю из кармана красный кожаный футлярчик с расческой и пилкой для ногтей. Это подарок предательницы Эрны. Расческа пластмассовая, под черепаху. Во мне вдруг вздымается волна запоздалой злости при виде этого футляра.

— Дай мне и расческу, — говорит Отто.

— Расческой ты защищаться не сможешь, сатир-девственник ты наш! — отвечает за меня Хунгерман. — Это не оружие для половых единоборств. Она же сломается от удара в стальной зад вакханки.

— Я не собираюсь ей защищаться. Я хочу причесаться, когда все кончится.

Мы с Хунгерманом переглядываемся. Бамбус, похоже, окончательно убедился, что мы его разыгрываем.

— А бинтов ты с собой не захватил? — спрашивает меня Хунгерман.

— Это совсем ни к чему: у «мадам» имеется целая аптека.

Бамбус опять останавливается.

— Да бросьте вы болтать всякую чушь! Лучше скажите, как там насчет венерических болезней?

— Сегодня суббота. Значит, всех дам сегодня после обеда проверяли. Об этом можешь не переживать, Отто.

— Я смотрю, вы все знаете?

— Мы знаем то, что необходимо в практической жизни, — отвечает Хунгерман. — Такие вещи обычно не проходят в школах и других воспитательных учреждениях. Поэтому ты у нас — уникум.

— Я получил слишком строгое религиозное воспитание, — вздыхает Бамбус. — Меня с детства пугали адом и сифилисом. Откуда тут взяться земной, полнокровной лирике?

— Ты мог бы жениться.

— А мой третий комплекс — страх женитьбы. Моя мать сжила со свету отца. Одними только слезами. Странно, правда?

— Нет, — в унисон отвечаем мы с Хунгерманом и жмем друг другу руки, поздравляя себя с тем, что согласно этой примете нам суждено прожить как минимум еще семь лет. А жизнь есть жизнь, хорошая или плохая, — это понимаешь лишь, когда приходится ею рисковать.

Прежде чем переступить порог дома номер двенадцать на Банштрассе, который с его тополями, красным фонарем и цветущими геранями на окнах кажется воплощением мира и уюта, мы подкрепляемся несколькими глотками водки из принесенной с собой и пущенной по кругу бутылки. Даже Эдуард, приехавший на своем «опеле» и ждавший нас перед входом, не отказывается от порции горячительного. Ему редко достается что бы то ни было бесплатно, поэтому он от души наслаждается дармовщиной. Те несколько «глотков», что мы сейчас пьем по цене приблизительно десять тысяч марок за рюмку, обошлись бы нам за дверью борделя в четыре раза дороже, поэтому мы и проявили предусмотрительность. До порога мы живем в режиме экономии, — за порогом мы попадаем в руки «мадам».

В первые минуты Отто не скрывает своего разочарования. Он ожидал увидеть не обычный кабачок, а нечто в восточном стиле, с леопардовыми шкурами, висячими светильниками и душными ароматами. Дамы, хотя и полураздеты, но напоминают скорее горничных, чем одалисок. Он тихо спрашивает меня, нет ли здесь негритянок или креолок. Я показываю на тощую черноволосую девицу.

— Вон у той течет в жилах креольская кровь. Она только что из тюрьмы. Отсидела срок за убийство мужа.

Отто одолевают сомнения. Оживляется он лишь с появлением Железной Лошади. Это яркое зрелище — высокие сапоги на шнуровке, черное белье, своего рода доспехи укротительницы львов, серая смушковая шапка и полный рот золотых зубов. В ее могучих объятиях проходило главное испытание в жизни не одно поколение юных лириков и редакторов, и на этот раз ее кандидатура для боевого крещения Отто была утверждена тайным решением правления литературного клуба. Ее или Фритци. Мы настояли на том, чтобы она вышла на арену в своем полном боевом облачении, и она нас не подвела.

Когда Отто представили Железной Лошади, та удивленно воззрилась на него: по-видимому, она рассчитывала, что в ее клетку бросят что-нибудь посвежее и помоложе. А Бамбус похож на бумажного человечка — бледный, тощий, прыщавый, с жиденькими усиками. Это притом, что ему уже двадцать шесть лет. Кроме того, он уже весь взмок от волнения. Железная Лошадь, раскрыв свою золотую пасть и добродушно ухмыльнувшись, толкает оробевшего Отто в бок.

— Ладно, угости даму коньяком! — произносит она миролюбиво.

— Сколько стоит коньяк? — спрашивает Отто официантку.