«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

Макс подал ему бутерброд с салом. Иван Вениаминович налил в две кружки на палец водки из грелки. Себе налил полкружки. Одну кружку подал мне, другую – Серёге. «Парни, хочу выпить за ваш экипаж, за вашего командира. Вижу, что все ребята подобрались хорошие, а будет ли хорошим экипаж, зависит от тебя, Паша. Ладно, живы будем, не помрём», – и он опрокинул кружку себе в рот. Выпил одним глотком. Выпили и мы с Серёгой. Закусили. Серёга спустился к себе и уткнулся в карту. Выпили по 50 граммов и все остальные. Закусили. Убрали газету с кресла. Макс уселся на своё место. Иван Вениаминович пристегнулся, устроился поудобнее и закрыл глаза. Летели на автопилоте. Молчали. Я глядел вперёд. Уже практически совсем стемнело. Свет в кабине я не включал, чтобы лучше было видно, что за окном. Впереди на нас надвигались горы. Их изрезанные гребни хорошо было видно на фоне тёмно-синего неба. Афганистан. Как он встретит меня, справлюсь ли? Было немного волнительно, и хотя я достаточно часто сажал самолёт в различных условиях, в плохую погоду, но это было на своей земле, как здесь говорят – в Союзе. А впереди была чужая, враждебная страна. Мои размышления прервал храп, донёсшийся с правого кресла. Я щёлкнул выключателем освещения. Иван Вениаминович похрапывал, откинув голову назад. Я кивнул на него Максиму. Он повернулся и что-то сказал Виталику. Виталик подал ему чей-то комбинезон, и Максим аккуратно подсунул его под голову Ивану Вениаминовичу. Храп прекратился, но ненадолго. Я снова выключил свет в кабине. Через несколько минут в шлемофоне прозвучал голос Серёги: «Командир, пролетели границу». Тут же подключился к разговору Виталя: «Диспетчер Кабула рекомендует занять эшелон 7 500 метров и выключить навигационные огни, выход на связь только перед посадкой. Бортов в нашей зоне нет». Максим щёлкнул переключателями. Я ещё раз изучил схему захода на аэродром Кабул. Время начала снижения неумолимо приближалось, а в правом кресле безмятежно дрых Иван Вениаминович. Конечно, в этом ничего страшного не было, сажал я самолёт несколько раз в одиночестве, но мне было бы значительно спокойнее, если бы кресло занял Лёха. Он, кстати, пришёл в кабину и примостился на кресле у Виталика.

– Командир, до аэропорта 100 километров, можно снижаться, – раздался голос Серёги.

– Лучше ещё потянуть километров 30, потом покруче пойдём, – подсказал Лёха.

– Серёга, снижение через 30 километров, – сказал я в переговорник Сергею.

Повернулся, поглядел на правое кресло, видно было плохо, но храп был отчётлив. Я помахал рукой Лёхе, пусть, дескать, ещё поспит. Сергей дал команду на начало снижения, и я передвинул РУДы на малый газ и отдал штурвал от себя. За окном была темень. «Серёга, ты мои глаза. Лечу по твоим командам», – сказал я Сергею. Он промолчал. Затем скомандовал: «Вертикальная двадцать, вправо 10». Я послушно всё сделал. Сзади нервничал Лёха, затем он согнал Макса с его места, отодвинул кресло бортмеханика и примостился бочком у кресла правого пилота. Виталий нервно сообщил: «В горах было замечено движение, предлагают афганскую посадку. Огни ВПП включат, когда будем на прямой». Ну что же, афганская так афганская. Нужно когда-то начинать. Я повернулся к Лёхе: «Ты сажал»? Он отрицательно помотал головой. Я включил подсветку приборной панели. В кабине стало чуточку светлей. Поглядел на спящего Ивана Вениаминовича. Глаза закрыты, голова откинута немного назад. Руки лежат на подлокотниках. Что-то не верится, что он реально спит. Скорее всего, хочет меня проверить в нестандартной ситуации. Ну что же, проверяй. Постараюсь сделать всё правильно. Перед глазами предстала общая тетрадь со схемами афганской посадки. Я внимательно посмотрел на приборы: кажется, пора начинать к ней готовиться. Я легонько потянул штурвал на себя. Снижение мало-помалу прекратилось, скорость начала падать. Серёга постоянно даёт изменение курса, так как мы летим уже в ущелье. «Всё, командир, мы почти на прямой, перед самой полосой сделаешь левую змейку, и мы на полосе, – сообщил Серёга, и через несколько секунд добавил: – пора снижаться, а то пролетим». Скорость упала почти до минимально возможной, и я скомандовал Лёхе: «Шасси, закрылки полностью». Загрохотали выпускаемые шасси и противно завизжали моторы выпуска закрылков. Самолёт задрожал, и я полностью двинул штурвал от себя. Серёга читал вертикальную и горизонтальную скорость. Моя задача была вести самолёт так, чтобы горизонтальная не росла, а вертикальная была максимальной. Скоро к этим данным он начал читать высоту и расстояние до порога полосы. По груди потёк пот, так что даже защипало. Лёха стоял сбоку, готовый в любой момент вцепиться своими ручищами в штурвал, за которым вроде бы безмятежно спал Иван Вениаминович. Но я видел краем глаза, что его пальцы побелели от сжатия подлокотников. Не спит, хитрюга, – пронеслось у меня в мозгу.

– Командир, выравниваем, – громко сказал Лёха.

– Нет, ещё высоковато.

– Левая змейка, – резко сказал Серёга.