Черный вензель

Но Редкому было наплевать на насмешки.

– Слушай, ну посиди у меня пока, можем в самом деле в картишки сыграть. Пусть все успокоится, а?

Но Василий непреклонно помотал головой и процитировал с довольным видом старый черно-белый фильм:

– «Появляться в жизни человека нужно мгновенно, а исчезать – еще быстрее».

– «Я был готов ко всему, кроме себя самого», – с унылым видом парировал Эдуард. – Вась, не будь идиотом.

Но последние слова он сказал уже в спину Василию, который осторожно выглядывал за дверь. Мгновение, и он исчез за ней. Редкий вскочил, желая выбраться в коридор и под любым предлогом зазвать Василия обратно в палату. Но тут же снова глухо и жутко завыла сирена. Достигнув двери, Эдик убедился, что она заблокирована.

Прежде чем взять зазвонивший телефон, Кинебомба разлепил глаза и глянул на потолок, где нежным салатовым штрихом с электронных часов высвечивалось время: половина шестого утра.

На экране значилось «Давид». Почему-то Антон вообразил, что услышит сейчас в трубке чужой голос с печальным, но ожидаемым известием. Ошибся, это был сам Давид, а голос его звучал слабо, прерывисто, но с напором.

– Антон, немедленно собирай наших, – распорядился тот, не тратя время на приветствия. – Все списки у тебя, начинай с актива.

– Случилось что-то?

– Да еще как случилось! Только что со мной связался наш засланный казачок из Института. Сведения у него не больно точные, с чужого голоса, но суть такова: ночью кто-то сумел проникнуть на этаж, где ведется работа над проектом «Первенцы» и содержатся дети. Этот кто-то открыл камеры, и подопытные разбежались по Институту. Непонятным образом им удалось прорваться за территорию. Если они доберутся до города…

– Погоди! – Антон всерьез испугался, не бред ли это умирающего человека. – Не может такого быть. Ну, в смысле, сбежать-то они могли… Но я же видел этих детей. То есть не этих, прежнюю партию. Они сами всего боятся, совершенно беспомощны. Не могли они далеко…

– Эти – другие! – перебил его Давид. – Мы давно об этом знаем, хотя не имеем точных сведений. Некоторое время назад в Институте освободили несколько этажей, ближайших к отделению, ввели беспрецедентные меры безопасности. Есть предположение, что с этими детишками что-то перемудрили и они очень опасны. «Комитет» должен быть начеку и наготове, если придется спасать город. Звони им!

– Может, мне прежде самому рвануть туда, к Институту, попытаться что-то разведать?

– Антон, ты теперь глава «Комитета»! – заорал Давид. – Твое дело – всех организовать и информировать, на разведку послать, если нужно будет! Ситуация нешуточная, мы даже не предполагаем, какие способности могут быть у новых первенцев. Ты меня понял?

– Понял, – сказал Кинебомба, слушая, как Давид, умолкнув, безуспешно пытается выровнять дыхание. – Я все сделаю.

Едва отсоединившись, он начал обзванивать своих новых подчиненных, которых пока и в глаза не видывал. По примеру Давида, не тратил времени на извинения за ранний звонок. Назначал место сбора, у «Комитета» на такой случай в городке имелась резервная квартира. На периферии сознания мелькала мысль об Эдуарде, всякий раз тревожно ухало сердце: не он ли тот самый «кто-то», который выпустил детишек? Хотя нет, куда ему, там же эти самые… беспрецедентные меры. Но все равно Антон мысленно пометил связаться с ним позднее, разузнать, что творится в Институте.

Ровно полчаса понадобилось Антону, чтобы обзвонить всех, указанных в списках актива: пятнадцать человек в Питере, пятеро в области, двое местных. Кроме трех человек – двое больны, один в командировке, – все согласились прибыть в указанное место через час-полтора. Кинебомба был готов к тому, что его многократно пошлют, но, похоже, Давид уже успел предупредить комитетчиков о своем преемнике.

Список закончился, и он попытался связаться с Эдуардом, но телефон Редкого был недоступен, скорее всего попросту заблокирован. Это подтверждало, что в Институте творится что-то недоброе.

Еще через полчаса он вышел на улицу. День, кажется, готовился быть теплым и ясным, вопреки середине осени. Пронеслось мимо несколько радостных псов – на этих окраинах практиковался самовыгул, но едва их лай растаял в конце улицы, как спустилась странная, обволакивающая тишина. Кинебомба знал цену такой тишине – она всегда предшествовала бедствию. Посреди раздолбанной дороги стоял красный ауди. Вид у него был растерянный и заплутавший.

На конспиративной квартире Антон еще не бывал, но адрес знал и рассчитывал добраться пешим шагом минут за двадцать. Однако стоило Кинебомбе сделать шаг от калитки, как красная машина ожила и загудела. Он подошел, заглянул в салон, не сразу, но узнал сына Давида Славу. В первую встречу в парке парень показался ему подростком, но теперь, увидев его без надвинутой на глаза шапки и за рулем, Антон понял, что парню лет двадцать. Выглядел он хмурым и не особо любезным, кивком показал Антону, чтобы залезал в салон.