Чертополох и терн. Возрождение веры

Панегирик Муратова высмеять легко: калокагатия (соотнесенность здоровья души со здоровьем тела) в тираническом государстве – хотя и напоминает тезисы Леона Баттиста Альберти о совершенном человеке, но не буквально способствует гармонии личности, еще менее – нравственному сознанию. У Муратова есть строчки еще более выразительные: «По счастью, после д’Эсте в Ферраре остался не только один только замок с его темницами. Если бы от всего прежнего города уцелел лишь один дворец Скифанойя, то и тогда феррарские герцоги заслужили бы оправдание на самом строгом суде истории».

При обилии изображений «Страшных судов», возникших в Средние века, целью которых является восстановление справедливости в обществе, хотя бы и задним числом, – утверждение, будто искусство должно оправдывать status quo, звучит сомнительно. Искусство – это последний суд бесправного; именно в этом качестве искусство существует в христианской культуре. Феррара, родина Козимо Тура, также родина и монаха Савонаролы, не согласившегося с произволом. Монаху повезло перенести свои проповеди во Флоренцию, хорошо обличать того, кто стерпит. Вряд ли проповеди Джироламо Савонаролы снискали бы популярность при дворе д’Эсте: разумеется, и двор Медичи заслужил горькие слова, но попробовал бы монах сказать это на своей родине: «Я замечаю, что в мире все идет навыворот, что всякие добродетели и всякие добрые обычаи вконец погибают, я не вижу истинного света, не нахожу никого, кто стыдился бы своих пороков. Счастлив лишь тот, кто живет хищничеством, кто тучнеет, упиваясь кровью других, кто грабит вдов и их малых ребят, кто ускоряет разорение бедных. Тот человек благороден и изящен, который обманом и насилием собирает богатства, который презирает небо со Христом, который только и думает, как бы погубить ближнего».

Порой случается так, что человек, не обладая возможностью высказать суждение в лицо мучителю, адресует инвективы злодею значительно меньшего калибра, такому тирану, который не столь безжалостен. В пьесе Томаса Манна «Фьоренца» правитель Флоренции Лоренцо Медичи говорит Савонароле в ответ на обвинения: «Разве я Малатеста или Бальони? Вы несправедливы ко мне, если держите за им подобного». Такого диалога в истории не было, однако Манн передал атмосферу медичийского двора удачно: Лоренцо именно так и защищался бы. Помимо прочего, Лоренцо Великолепный не находился под обаянием рыцарского эпоса, предпочитая глубокомысленные античные диалоги; отсутствие рыцарских пристрастий означало многое, это попросту иное устройство сознания. Противоречие стилистики проповедей феррарца Савонаролы и того рыцарского эпоса, который стал в Ферраре идеологией, стало темой картин Козимо Тура.

6

Ретабль Роверелла состоит, по замыслу художника Козимо Тура, из пяти панелей. Центральная – «Мадонна во славе», левая створка со святым Георгием и правая створка со святым Павлом, и нижняя часть (пределла) с девятью тондо, изображающими жизнь Иисуса. Верхняя часть ансамбля, «Пьета», согласно замыслу венчающая ретабль, находится сегодня в Лувре. Центральная часть, «Мадонна во славе», – в Лондонской Национальной галерее, левая часть и семь тондо утрачены. Взрыв, уничтоживший ансамбль Роверелла, стал единственной реакцией цивилизации на призыв художника к единению. Несмотря на обстоятельства, ретабль можно реконструировать в воображении.

Центральная часть полиптиха нуждается в подробном экфрасисе.

Создан многочастный алтарь, цель которого воспламенить сердца верой, но первое чувство, которое вызывают образы, – это меланхолическая печаль, то самое чувство, которое вызывают все произведения Тура: и диптихи Феррарского собора, и картина «Святой Иероним». Алтарь не отрицает энтузиазм веры (совсем напротив), но настраивает на размышление и внимательное разглядывание. Когда мы находимся во власти энтузиазма, то не замечаем подробностей; осознав печаль этого мира, становишься внимателен к деталям.