Четвертый Кеннеди

— Я знал, что ты не подпишешь, Отто. И спросил исключительно по долгу службы. Послушай, метни пару-тройку молний. Скажи этим парням, что генеральный прокурор начинает расследование угрозы шантажа Дэззи. Скажи также, что у меня есть кое-какой материал на многих сенаторов и конгрессменов, которых и так не жалует пресса. Особенно об их связях с Сократовским клубом. Хватит их обхаживать.

— Спасибо за совет, дружище. Но почему бы тебе не заниматься своими делами, а мои оставить мне. И не проси других размахивать твоим мечом. Помахай им сам.

В отношениях Оддблада Грея и Кристиана Кли чувствовалось какое-то подспудное напряжение. Оба обладали личной харизмой, оба были незаурядными личностями. Грей добился всего сам, поднявшись из самых низов. Кристиан Кли родился в обеспеченной семье, но отказался от жизни богатого человека. Их обоих уважали и в стране, и в мире. Оба были преданы Френсису Кеннеди. Оба были прекрасными юристами.

И все-таки подсознательно они словно опасались друг друга. Грей верил, что общество может развиваться, лишь соблюдая и совершенствуя законы, поэтому и стал представителем президента в Конгрессе. И власть, которую сосредоточил в своих руках Кли, вызывала у него тревогу. В такой стране, как Соединенные Штаты Америки, не мог один человек быть одновременно директором ФБР, главой Секретной службы и генеральным прокурором. Да, Френсис Кеннеди объяснил причину такой концентрации власти в одних руках — необходимость защиты президента от покушений. Но Грею все равно это не нравилось.

А Кли раздражало стремление Грея всегда и во всем следовать букве закона. Грей мог позволить себе такую скрупулезность: он имел дело с политиками и политическими проблемами. Кли же приходилось каждый день лопатой разгребать дерьмо повседневности. С избранием Френсиса Кеннеди президентом всяческая мразь полезла из всех щелей. Только Кли знал о тысячах писем с угрозами расправы, которые получал президент. Только Кли мог раздавить эту мразь. И в своей работе он не мог делать все по закону. Во всяком случае, ему так казалось.

Вот и теперь Кли хотел использовать силу, а Грей — ласку.

— Ладно. Я сделаю то, что должен.

— Отлично. А теперь нам пора к президенту. Он хочет видеть нас в зале заседаний кабинета министров, как только я освобожусь.

Грей сознательно говорил по телефону в открытую. А положив трубку, повернулся к конгрессмену Джинцу и сенатору Ламбертино, печально улыбнулся:

— Жаль, что вам пришлось все это выслушать. Кристиану не нравится вся эта возня с импичментом, он воспринимает ее как личное оскорбление, а не заботу о благе страны.

— Я не советовал им подкатываться к Кли, — вздохнул сенатор Ламбертино. — Но думал, что с тобой, Отто, мы сумеем договориться. Когда президент назначил тебя своим представителем в Конгресс, я думал, что это ошибка, учитывая воззрения наших коллег с Юга. Но должен признать, что за три года тебе удалось найти с ними общий язык. Если бы президент прислушивался к тебе, многие из его программ прошли бы через Конгресс.

Лицо Грея осталось бесстрастным. Голос вновь стал медовым:

— Я рад, что вы пришли ко мне. Но думаю, что Конгресс допускает серьезную ошибку, начиная процедуру импичмента. Вице-президент декларацию не подписала. Да, вы собрали подписи чуть ли не всех министров, но никого из аппарата президента. Поэтому Конгрессу предстоит самому подавать петицию об импичменте и принимать по ней решение. Это очень рискованный ход. Он означает, что Конгресс может перечеркнуть волеизъявление народа этой страны.

Грей поднялся, закружил по кабинету. Обычно в ходе совещаний он себе такого не позволял, потому что знал, что своими габаритами — рост шесть футов и четыре дюйма, телосложение, как у олимпийского чемпиона, — подавлял собеседников. Костюмы он предпочитал шить в Англии. Так что выглядел топ-менеджером крупнейшей корпорации, какими их показывают по телевидению, разве что кожа у него была не белая, а цвета кофе. Но сейчас ему хотелось попугать законодателей.