Четыре безумия. Клиент Шекспира

Тишину нарушали немые взгляды, летящие над толстыми стеклами кружек. Провинциальные трактиры со своими любопытными и печальными посетителями одинаковы во всем мире. Эти тихие внимательные взгляды, в которых можно обнаружить следы гостеприимства, но и характерные признаки серийного убийцы, одинаковы в забегаловках Галиции или в ресторанах на берегах Мексиканского залива, в балканских корчмах на севере Греции, в Хомолье, в турецкой Анатолии, в долине Дуная и в опрятной итальянской таверне или на французской Ривьере.

В какой трактир не войдешь, всюду тебя встретит:

– Откуда ты?

– Из Белграда, а ты?

Церковные колокола разогнали последние клочья утреннего тумана, прятавшиеся в тенистых переулках, в траве под мостами, за шторами и засушенными цветами, за горшками на подоконниках.

– Из Вуковара. Беженец. Я здесь три года.

– Они знают, что пьешь…

– Официант знает.

– Так что пьешь?

В этот момент ловкий официант поставил пузатый стаканчик, в котором плескалась черная жидкость – полынная. Мужчина вынул из кармана половинку лимона, выжал в стаканчик сок, а остаток съел.

– В таких заведениях обслуживают быстро, только иной раз надо заказ довести до ума… – сказал он, берясь за стаканчик. – Будем здоровы.

– Будем.

– Если следующий раз сюда придешь, Малый Ферика будет знать, что ты пьешь, и ты станешь постоянным клиентом. Не таким уж прямо завсегдатаем, как те трое, что забивают козла, но все-таки гостем с приличным стажем в один день и два-три заказа…

– Ходи, Сталин или стучи мимо!

– Да, не признает азарт уважаемого человека…

– Уважаемые люди в козла не режутся.

Скрип входной двери заставил посетителей трактира обернуться. Сияние света белого дня, прекрасного, увитого весенними ароматами, пощипывает щеки и освежает, мгновенным движением, совсем как точное и убийственное лезвие, рассекает горло сумрака. Из раны течет свежий воздух, бешеный и юный, разгоняющий ленивых кошек застоявшегося воздуха, задремавшего подобно пьяницам на балках и под столами трактира «Два рыбака».

– Ваши деньги, учитель, – произнес человек, опоясанный белым кожаным фартуком, на котором виднелись пятна еще живой, теплой крови и, словно звездочки, мерцали рыбьи чешуйки. Последний их след. – Увидимся в пятницу.

– Может, Лаци, стаканчик? – предложил учитель, но Лаци, человек в белом кожаном фартуке, уже выскочил и, серый и мелкий, растворился в котле горячего дня, близившегося к полудню.

– Хотите еще выпить?

– Так вы учитель?

– Бывший. А ты режиссер?

– Вы хорошо осведомлены…

– Маленький городок, слухи быстро расходятся. Размениваются, как деньги, как открытки с артистами перед кинофестивалем, как короткие любовные взгляды, томные, а еще чаще как долгие, упрямые, исполненные презрения…

– Виньяк.

– Полынной.

– Что вы преподавали?

– Сербохорватский…

– И разве не нашлось работы для вас?

– Работа есть, да только этого языка уже нет.

Официант принес очередной заказ. Он был высокий лысоватый блондин. Две глубокие морщины пересекали его щеки.

– Почему его зовут малый Ферика?

– Такая у него фамилия. Малый, – сказал учитель.

Малый Ферика уже был у другого стола, опускал на потрескавшуюся дощатую столешницу небольшие пузатые стаканчики с ракией, коньяком, полынной…

– Я был в Вуковаре, – сказал Иван.

– И я…

– Кровавое побоище.

– Точно…

Расплавленное железо солнца убегало с пола, на котором кто-то ножом или острым шилом вырезал необычные солнечные часы, которые обычно устраивают над входом в церковь. Они и по сей день относительно точно показывают время.

Одиннадцать часов дня.

– И давно вы здесь?

– Порой кажется, что вечность, – сказал учитель. – Забыл детство на Дунае, рыбную ловлю на песчаных отмелях островов, набеги на виноградники, школьные дни, учебу в Осиеке. Соседей, выборы, все… Забвение – величайшее свойство человека.

– Не знал, что здесь так приятно и красиво.

– Да, я тоже долго искал местечко, где можно забыть о тяготах. Из Вуковара и Хорватии мы бежали в Белград. Купили квартиру. Двухкомнатное чудо в двенадцатиэтажной высотке. Комфортный заповедник, в котором мы поселились впятером. Жена, сын, сноха, внучка и…

Придумать не мог, куда мне деваться, потом стал ходить на блошиный рынок. Продавал краны, прочую сантехнику…

– Прибавка к пенсии?

– Да нет. Дело не в деньгах. Важнее всего, что какое-то дело у меня появилось. Уходил в восемь, возвращался часов в пять-шесть. У меня появилось дело, и я мог уходить из дома, тем более, что почувствовал: мешаю я им. А потом доктор Ковачевич, с которым мы знакомы с детства, привез меня сюда, в свою хатку на реке. Он здесь проводил выходные, оставил мне ключ от замка, так что я мог бывать здесь дольше. А когда умер, я унаследовал домик на сваях. Желающих купить его не было, и никто из его родственников не захотел ехать сюда. А ведь он на прекрасном месте. В излучине реки. Довольно далеко для случайных гостей, но, тем не менее, пешком до города близко, если на рынок, в магазин или кафану. Я здесь живу до морозов, до ноября, а потом в Белград, в зимнюю тишину, страдания и волнения.

– Ходи, Сталин или тебе капут пришел?

– Нечем мне.

– Ну, тогда все, пошли…