Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918

Сначала Людендорф не решался дать свое согласие на повторный запрос, но, в конце концов, мне удалось развеять его опасения и добиться от него одобрения. Правда, требовалось еще предварительно узнать мнение фельдмаршала фон Гинденбурга. Причем тот был еще менее склонен к одобрению поступившего предложения, чем Людендорф. К тому же он оценивал боеспособность австро-венгерских войск тоже довольно низко. Однако в конечном счете, учтя политическую важность этого вопроса, он тоже согласился. А потом запрос одобрил и сам император.

Я думал, что по моем возвращении фон Штрауссенбург встретит меня с благодарностью, но, к моему удивлению, особой радости он не проявил. Зато повторил мне свои опасения относительно боеспособности своих войск, заявив к тому же, что в Италии ему понадобится каждый солдат. Под конец фон Штрауссенбург по секрету все же открыл мне тайну, что отправка австрийской пехоты на Запад не приветствуется на самом верху. При этом мой намек на влияние императрицы по данному вопросу его совершенно не смутил.

Поэтому мне вновь пришлось докладывать об услышанном в ставку, одновременно стараясь смягчить производимое от сказанного впечатление. Людендорф же воспринял очередную смену настроения у союзника вполне спокойно. Ведь он, как и все его окружение, никогда не видел в помощи со стороны Австро-Венгрии особо важный фактор в достижении успеха.

Однако совершенно иным был вопрос о том, стоило ли со столь легким сердцем отказываться от австро-венгерских дивизий. Меня мучили сомнения, и я упрекал себя за то, что мне не удалось настоять на собственном мнении. Ведь противодействие в Вене можно было преодолеть, хотя и рискуя при этом вызвать временное недовольство императора Карла I. Тогда десять австрийских дивизий можно было бы использовать во Франции на спокойных участках фронта, высвобождая немецкие соединения для наступления, или направлять их после успешного прорыва обороны противника для его дальнейшего преследования. Более того, общее руководство операциями, особенно на решающем этапе, оставалось бы в большей степени в ведении высшего военного руководства, благодаря чему можно было бы избежать некоторых ошибок, допущенных на итальянском театре военных действий.

В результате мир в некотором отношении смог бы во второй раз стать свидетелем картины, какая впервые разыгралась весной 1916 года, когда каждый из союзников шел своим собственным путем.

Ведь на этом этапе войны положение Центральных держав, казалось, заметно укрепилось, о чем недавно уже говорилось – линию фронта на востоке протяженностью 1200 км удалось ликвидировать, что позволяло вывести оттуда огромные массы войск и использовать их в сражениях, определявших в конечном итоге исход войны. При этом соотношение сил являлось для нас благоприятным, как никогда ранее. Тем не менее происходившие события меня не радовали, поскольку в ходе переговоров в Брест-Литовске в союзе Центральных держав проявились глубокие трещины, которые, возможно, и можно было подремонтировать, но вряд ли полностью устранить.

К тому же самые серьезные опасения вызывало развитие событий в Австро-Венгрии. Ведь если в первые два года войны враждебные Германии силы на территории монархии удавалось подавлять, то с момента восхождения на трон императора Карла I они стали проявлять себя все сильнее. И открытие парламента в Австрии предоставило для этого богатую возможность.

Чешская и южнославянская декларации, принятые в конце мая 1917 года, однозначно являли собой косвенный отказ от союза с Германской империей. Но если тогда на митингах в целом Габсбургскую монархию еще поддерживали, то принятая чешскими депутатами венского рейхстага так называемая «Декларация трех королей» явилась настоящим актом прощания с империей. Причем все это происходило в период жесточайшего внешнеполитического кризиса.

При этом являвшиеся немцами по национальности австрийские социал-демократы проявляли данные разрушительные устремления в надежде, что это поспособствует началу решения социальных вопросов в их понимании. Однако январские забастовки ясно показали, что их лидеры управлять процессами вовсе не способны. Империи верными оставались только немецкие националисты и христианские социалисты, но у них не хватало достаточно сильных людей, способных претворить в жизнь свои благородные желания. И над всей этой внутриполитической неразберихой возвышался доктор фон Зайдлер, занимавший пост премьер-министра, но олицетворявший собой мягкотелость и дилетантизм.

Этот государственный деятель, продолжавший даже после низвержения императора хвастаться тем, что был послушным слугой своего кайзера, являлся воплощением режима, ввергнувшего австрийское государство в пропасть. И ничто так не характеризует его годичную министерскую работу, как то, что начал он с чешской амнистии, а закончил провозглашением «немецкого курса».