Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918

Мне удалось доложить его величеству о своем прибытии прямо на вокзале буквально за несколько минут до отхода императорского поезда особого назначения. Причем император пребывал в весьма скверном настроении. Резко осудила действия австрийцев, сравнив их с уличным грабежом и выразив сожаление по поводу того, что пришлось смириться с таким поведением союзника, ради которого были принесены самые большие жертвы, и императрица, провожавшая супруга до вокзала и обычно отличавшаяся мягкостью своего характера.

Во время следования к месту назначения его величество заслушал мой доклад, продлившийся целых два часа. При этом я изо всех сил старался поднять императору настроение, и мне удалось убедить его в том, что император Карл I в инциденте, связанном с Ландмером, действительно совершенно невиновен. Но надо было так случиться, что по дороге газеты, к несчастью, принесли известие о втором письме Карла I, переданном французскому правительству Сикстом Бурбон-Пармским. Однако, как сообщила «Манчестер гардиан», на этот раз известие о письме было получено из частного источника. Все это в целом походило на ложь, всерьез которую воспринимать не стоило.

В Спа мы приехали 11 мая, а на следующий день прибыл и император Австро-Венгрии. Состоявшийся же затем прием навсегда врезался в мою память. На вокзале гостя встречали только кайзер Вильгельм II, генерал-полковник Ганс фон Плессен, дежурный флигель-адъютант и я. Император же Карл I, выходя из поезда, был очень бледен. Последовал обычный принятый у царственных особ в качестве приветствия монарший поцелуй, и после короткой, несколько формальной церемонии все разъехались по местам расквартирования.

Император Карл I немедленно пригласил меня в свою гардеробную. Кайзер был вне себя от новой публикации в газетах Антанты и сделал в присущей ему манере заявление, что на этот раз он действительно ни при чем. На его вопрос о том, как к этому отнесся германский император, я смог дать ему обнадеживающий ответ.

В течение 12 и 13 мая состоялись обстоятельные переговоры. При этом они проходили либо с глазу на глаз, либо в присутствии ближайших советников. Но мне было известно, что наш кайзер говорил о наболевшем хотя и в дружественной манере, но достаточно жестко, высказав почти все то, что я рекомендовал.

Вечером накануне отъезда оба монарха торжественно подписали соглашение, направленное на «расширение и углубление» союза, содержавшее в том числе основные условия ранее широко обсуждавшейся, но так и не вышедшей за рамки первого обмена мнениями военной конвенции.

При всей своей скромности я имею право считать этот день самым удачным в моей жизни. Тогда меня все поздравили с чрезвычайно удачным завершением накопившихся неприятных вопросов.

Вечером 13 мая мы отправились обратно в Баден. В ходе этой поездки в спецпоезде царило приподнятое настроение, а император Карл I казался настолько довольным, что у него разгладились даже образовавшиеся ранее морщины. Он еще раз поблагодарил меня за проделанную работу, а из Пассау послал на имя германского кайзера теплую телеграмму, на которую тот ответил такими же теплыми и шедшими от всего сердца словами.

На этом вопрос, связанный с переданным французам Сикстом Бурбон-Пармским письмом и нанесший большой ущерб союзническим отношениям, а также отяготивший личные связи между обоими императорами, был исчерпан.

Между тем совершенно непонятное поведение императора Карла I в деле, связанном с вышеозначенным письмом, было освещено в неблагоприятном для него свете во французских и других изданиях. В частности, утверждалось, что кайзер Карл I договорился с Пуанкаре о том, чтобы ни при каких обстоятельствах не сообщать Германии о переговорах о сепаратном мире, начатых при посредничестве принца Сикста Бурбон-Пармского. Однако якобы из-за того, что ни граф Чернин, ни Клемансо о данном соглашении ничего не знали, этот вопрос и стал достоянием широкой общественности. При этом император Карл I, как и следовало ожидать, начал играть роль оскорбленной невинности и все отрицать, явно надеясь на то, что Пуанкаре быстро вмешается и положит конец неудобным откровенностям Клемансо.

Вслед за нечестностью по отношению к графу Чернину, которая переросла в намеренное и заведомо ложное клятвенное заверение, последовал целый ряд обманов, включая и попытку ввести меня в заблуждение путем ознакомления с содержанием отправленного затем послания германскому императору, которое в важных частях действительности не соответствовало. Таким образом, слова известного поэта Фридриха Шиллера о том, что проклятие злого дела заключается в том, что оно вновь и вновь рождает зло, нашли свое полное подтверждение.