Читаем Четырнадцать дней полностью

Я подумала: когда все закончится и можно будет снова видеться с отцом, стоит почитать ему записи с наших посиделок на крыше. По крайней мере, я отвлеку его от телевизора, который во время моего последнего визита орал на весь дурацкий «Гнойно-зеленый замок», словно обезумевшие грешники в аду.

День пятый

4 апреля 2020 года


Сегодня вечером приветственные вопли на крышах звучали с особым энтузиазмом, словно весь Нижний Ист-Сайд взорвался: не только обычный грохот кастрюль и свист, но и дружные крики, взрывы хлопушек и вспышки фейерверков, взлетающих в ночное небо, словно на праздновании Дня независимости. Хотя праздновать-то и нечего: в штате Нью-Йорк 113 704 человека получили положительный тест на ковид-19, число умерших достигло 3565, а 4126 пациентов боролись за жизнь, подключенные к аппаратам искусственной вентиляции легких. Куомо предупредил, что пик заболеваемости может наступить в период от четырех до восьми дней.

«Болезнь распространяется, словно пожар», – сказал он. Нью-Йорк заказал и оплатил 17 000 аппаратов искусственного дыхания, но сделка сорвалась, и весь штат в пролете. По словам мэра, только городу Нью-Йорку в ближайшие пару месяцев потребуются еще 15 000 аппаратов ИВЛ, 45 000 медиков и 85 000 мест в больницах. Такие цифры просто в голове не укладываются! Слава богу, в нашем здании вроде бы никто никуда не ходит. Возможно, в «Фернсби» нам удастся переждать в безопасности, пока все не закончится, и тогда мы повылезаем из своих норок. Куомо постоянно говорит о необходимости сокрушить вирус, но по факту сокрушен скорее сам город. Трудно себе представить, что было бы без карантина. Возможно, мы бы наяву увидели сцены из апокалиптического фильма, где люди умирают прямо на улицах? Или карантин вообще ничего не меняет? Есть ли хоть какой-то толк от нашего прозябания взаперти? Все остальные тоже по домам торчат? Похоже, снаружи нет никого, кроме полиции и медиков.

Когда мы собирались на посиделки, я подозвала к себе Мэн и спросила, нет ли у нее возможности помочь мне связаться с отцом. Она с грустью выслушала рассказ про дом престарелых и согласилась с моими опасениями по поводу того, что там может твориться.

– Я сейчас в отпуске, – ответила она, – но постараюсь сделать все возможное, обзвоню всех, попробую что-нибудь выяснить. Дайте мне его имя, номер телефона и название дома престарелых.

Я вырвала листок из блокнота, записала все данные и бросила ей бумажку, но промахнулась, и та упала на крышу между нами. Черт бы побрал дистанцию в шесть футов! Она подняла его, оттопырила большой палец и улыбнулась. Ее улыбка с прищуром вселила в меня надежду.

– Ну как, – заговорила Кислятина, когда все собрались, – вы уже заметили новый шедевр?

Под какашкой на стене кто-то подрисовал рожок для мороженого, а рядом тщательно вывел несколько строк непонятными знаками.

– Это что, на японском? – спросила Дама с кольцами.

– Что тут написано? – заинтересовалось сразу несколько человек.

В конце концов жилец из квартиры 4В (прозванный в «Библии» Поэтом) многозначительно откашлялся.

– Это японское предсмертное стихотворение, написанное Минамото-но Ситаго в десятом веке, в моем переводе.

– И о чем в нем говорится?

– Я сначала прочитаю по-японски, а затем переведу на английский. – Он помолчал и медленно заговорил: – Ёнонака-о нани-ни тато ёму аки-но та-о хонока-ни терасу йои-но инадзума.

После паузы он перешел обратно на английский:

С чем этот мир сравнить могу я?
С осенним полем, что темнеет в полумраке,Чуть озаренном вспышкой дальних молний.

Должно быть, Поэт написал это, наслушавшись вчерашних историй о смерти: о привидениях, об отце в больнице, о монахине, способной учуять запах скорой кончины. В последнее время спалось мне плохо, и, надо сказать, почти все выглядели осунувшимися и изможденными, как будто и они пропитывались окружавшей нас со всех сторон смертью.

В конце концов мрачную атмосферу разрядил Дэрроу.

– Возвращаясь к вещам более приземленным, кто превратил кучку дерьма в «Мистера Софти»?[46] – спросил он.

Мы с облегчением рассмеялись.

– Я! – гордо заявил Евровидение.

– Ловко получилось, – сказала Кислятина.

– Спасибо! Тогда давайте начинать? – широко улыбнулся Евровидение. – Надеюсь, мы увидим новые произведения искусства и литературы на нашей ковидной стене – места там еще предостаточно. Итак, кто готов поделиться историей? Ну же, не стесняйтесь!

– Давайте послушаем про любовь и красоту, – предложила Дама с кольцами. – Про смерть уже наслушались.

Кислятина, подозрительно скривившись, покосилась на Даму с кольцами:

– Про любовь и красоту, говорите?

– Что-нибудь воодушевляющее.

– Воодушевляют только выдуманные истории любви. Настоящие вечно доводят до слез.

– Неправда! – возразила Дама с кольцами. – Мир полон простых историй о любви с хорошим концом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза