Четырнадцать дней

В тот год, 1969-й, когда Армстронг прогулялся по Луне, мы с большим размахом отпраздновали День освобождения. На барбекю подавались «красный напиток»[55] и всевозможные виды мяса: не только ребрышки, но и курица, рваная свинина и говяжья грудинка. С помощью знакомых женщин из нашей старой церкви я приготовила для всех своих друзей выпечку с инжиром, пирожки и печенье. Соседские мальчишки языки проглатывали от моих пирожков, а девчонкам больше нравилось печенье.

Самый красивый и румяный пирожок я дала соседскому мальчишке, по которому вздыхала из-за его умилительных и прекрасных карих глаз. Тогда папочка сказал: «Если ты когда-нибудь приведешь в дом белого парня, я вас обоих пристрелю. Вопрос лишь в том, кого из вас убью первым – тебя или его».

Я в жизни не знала ни одного белого парня и абсолютно не интересовалась теми, кого видела в телевизоре, а еще отдала свой лучший пирожок Лэмонту Хиллу, который до этого подарил мне цветочек, – и папочка ведь улыбался, давая столь странное обещание, поэтому я ни капельки не испугалась. Я приняла к сведению. Никогда в жизни я не приведу домой белого парня. Папочка не вынесет, если ему придется меня убить. А я не вынесу того, что папочка этого не вынесет. Это я знала точно.

Между Днем освобождения и моим десятым днем рождения, летом 1969 года, «Аполлон-11» взлетел в космос, обогнул Луну и отправил на Землю фотографии, которые показывали на экране телевизора в нашей гостиной. Папочка то и дело прилипал к телевизору и, от взлета до посадки, места себе не находил. Мне же было до лампочки. Уткнувшись в книгу, я путешествовала с Гэндальфом и хоббитами по Средиземью. Однако папочка заставил меня оторваться от книги и посмотреть, как Нил Армстронг шагает по поверхности Луны. После чего я поднялась к себе в спальню, залезла в кровать с балдахином и читала, пока не уснула, ожидая увидеть папочку уже утром.

Все пошло не по плану. Вскоре после полуночи на часы на моем ночном столике упал луч света. Папочка потряс меня за плечо, разбудил, вытащил из постели, потом схватил ружье и повел на пирс.

Мы привычно уселись, болтая ногами чуть выше уровня воды, и снова воцарилось умиротворение, когда прогулка по Луне стала для папочки возможностью не порадоваться за Армстронга, а напомнить мне, что первыми вокруг Земли облетели русские.

Обнаружив, что еще не все рассказал мне про Александра Пушкина, он решил восполнить пробел: дед (а может, прадед, папочка не помнил точно) Пушкина был чернокожим рабом Петра Великого. Первый Пушкин родился рабом и вознесся до русского дворянина, а сам Александр Пушкин «писал пером, макая его в чернильницу, похожую на тюки хлопка в руках иссиня-черных африканских рабов». Чернокожий русский, возможно, даже более велик, чем Кьюни, Браун и Тейлор. Папочка признался, что ему обидно говорить такое про героев Галвестона, однако придется признать как есть, «ведь Пушкин внес больший вклад в русский язык, чем Шекспир – в английский».

Слова лились из папочки, как фонтан нефти из буровой вышки: стремительно вырываясь наружу драгоценным потоком, падали на меня и делали меня богатой. Мне было хорошо сидеть на пирсе, улыбаться папочке глазами и губами и смотреть, как он улыбается в ответ, – под фонтаном его слов. Славно посидели. Папочка отвел меня обратно домой, и я прекрасно выспалась, зная, что ему наконец полегчало после запуска «Аполлона-11».

И все же утром, за завтраком из тортильи, яичницы-болтушки и бекона, я поняла, что прогулка Нила Армстронга по Луне забрала у папочки нечто важное.

В тот год мой день рождения, 29 июля, выпал на полнолуние. Мы устроили барбекю во дворе и пригласили всех коричневых, черных и смешанных детей из Галвестона и Ламарка, а также всех умненьких коричневых девочек из Хьюстона и Форт-Уорта. Они пришли, потому что их мамочки хотели танцевать с моим папочкой, а их папочки хотели отведать его барбекю и приложиться к бесплатной выпивке. Проводив гостей, мы с папочкой прогулялись к пирсу, глядя в небо.

Папочка заявил, что полная луна – это подарочек от Бога лично мне, а потом сказал:

– У белых есть Луна, Верховный суд, сенат и конгресс. Ты больше, чем Луна, Верховный суд, сенат и конгресс. Им принадлежит все, но у меня есть ты, а значит, я богаче их.

Когда я выросла и рассказала Джерико про тот десятый день рождения, он задал, казалось бы, глупый вопрос: «А когда твой папа тебе такое говорил, он принес с собой на пирс пистолет?» – «Нет, разумеется. Он взял свое ружье». Папочка всегда брал ружье на пирс, когда было что отпраздновать. Например, мой десятый день рождения. Джерико промолчал. (И мы сменили тему. Я всегда умела переключаться, как и он. Именно это нам нравилось друг в друге, и этого не хватает большинству других людей.)