Читаем Четырнадцать дней полностью

– Вот такую историю подарил мне папочка на пятнадцатый день рождения, – улыбнулась Парди. – Он простил Лафайетту многое, но, как отец девочки-подростка, не смог простить мужчину, покусившегося на ребенка – или хотя бы возжелавшего его. Папочка сказал, что девушка не убила Лафайетта: раз уж Лафайетт пал так низко, то на самом деле давно уже умер.

Рассказ всех будто заворожил. Когда продолжения не последовало, я почувствовала, как слушатели, словно стряхивая наваждение, медленно возвращаются в реальность.

– И это вы называете историей о любви? – заговорил Евровидение.

– А то ж! Любви там предостаточно! – заявила Дочка Меренгеро. – Лично мне показалось, что это история о любви на войне, как и сказала Парди. Хотя, пожалуй, можно назвать ее историей о ненависти. А также обо всем том, что лежит между любовью и ненавистью. Жизнь – штука весьма запутанная.

– Вы говорили, что будет и музыка, – заметил Вурли.

– В следующий раз, – ответила Парди. – Продолжение следует.

– Так давайте! – попросила Дама с кольцами.

– Нет уж. Сегодня я устала. Наверняка еще выпадет время рассказать про музыку – и ложь, – подмигнула она.

– Хотите послушать про ложь? – заговорила Королева из 4Е, которая раньше отмалчивалась.

– Еще бы! Я обожаю ложь, – отозвался Евровидение. – Как сказал Оскар Уайльд, лгать значит рассказывать прекрасные выдумки, что и является истинной целью искусства.

– Думаю, моя история не столько про прекрасные выдумки, сколько про отвратительную реальность, – рассмеялась Королева.

– Звучит неплохо! – подбодрил Евровидение.

* * *

– Мой бывший муж постоянно заставлял меня ездить отдыхать в компании его друзей. Каждое лето, около Дня независимости, мы брали отпуск на неделю и отправлялись посмотреть какой-нибудь город неподалеку. В основном наши путешествия сводились к тому, что он и его друзья пили и травили байки из своей школьной жизни, а мы, жены, пили и притворялись, будто слушаем. Примерно так, как мы сейчас, только тогда мы знали друг друга гораздо лучше, да и никакой эпидемии не было. Надо полагать, этим летом они никуда не поедут – разве что к тому времени все наладится. Конечно, если парни серьезно относятся к ковиду и карантину (а некоторые из них, включая моего мужа, могут и наплевать). В любом случае я про это ничего не узнаю: слава богу, уже три года как мне не надо с ними ездить – с тех пор как мы побывали в Мэне.

В том году мы поехали в Портленд, и путешествие началось с посещения Второго ежегодного международного чемпионата по роллам с лобстером. Мы заплатили по сто долларов за участие в качестве судей, что включало снятие пробы с десяти роллов. Если не слишком задумываться о цене, звучит здорово. На парковке, за которую мы отдали еще десять баксов, мой тогдашний муж, заглушив мотор, повернулся ко мне.

«Сдается мне, что Лора не появится!» – сказал он и выскочил из машины, хлопнув дверью, прежде чем я успела спросить, что, черт возьми, он имел в виду.

Лорой звали жену Марко. Из всей нашей компании они были дольше всех женаты. Они фактически сошлись еще в первую неделю в колледже – так она говорила. Лора была родом из Новой Англии, кажется из Нью-Гэмпшира, а все парни вместе учились в школе в Майами. Именно Лора научила меня называть их «парни». За те четыре года, что я ее знала, – с тех пор как сама стала одной из жен, – всякий раз во время поездки в Майами или нашей летней вылазки рано или поздно наступал момент, когда Лора, выпив слишком много скотча, откидывалась на спинку стула и внимательно смотрела разом на всех парней: как они играют в домино и курят сигары, которые принес мой муж, хотя заплатила за них я.

Прикрыв глаза, чтобы картинка немного расплылась, Лора всегда говорила: «Мари, глянь на наших парней. Разве не здорово, что они вот так собираются вместе?»

Обычно я залпом осушала бокал и мямлила «ммм» с кубиком льда во рту. Все наши парни, подобно мне, были кубинцами, и я понимала, что Лора, белая американка, может испытывать ностальгию по тому, чего никогда не ощущала на себе, ведь ей не приходилось защищаться от таких, как они, – в отличие от меня, с ними выросшей.

Я осталась сидеть в машине, собираясь с духом для встречи с парнями, которых вместе вынести было куда сложнее, чем поодиночке, и сквозь лобовое стекло наблюдала, как муж хлопнул Марко по спине. Марко выглядел более загорелым и стройным, чем когда-либо на моей памяти, и вырядился так, словно собрался в круиз на яхте. Лора так и не преуспела в своих вечных попытках заставить этого кубинца из Майами одеваться подобным образом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза