Четырнадцать дней

«Тоже? В самом деле? И что же еще Марко посчитал необходимым тебе сообщить?» – съязвила я про себя, а вслух просто ответила «да».

Она пару раз кивнула, ожидая продолжения и глядя на меня голубыми глазами – с ресницами в густом слое туши и веками в черных тенях с блестками. В светлых волосах проступали еще более светлые пряди – пережженные окрашиванием, что ее сильно старило. Теперь я заметила, что на ней рубашка с воротником на пуговицах – мужская или стилизованная под мужскую. На тощих ляжках из-под обрезанных шорт, словно перевернутые паруса, торчали карманы. Это она-то адвокат? Какой еще лапши Марко собирался навешать нам на уши? Он ей вообще объяснил, куда они едут?

«Круто, круто!» – повторяла она, кивая как заведенная.

Глядя на нее, я вдруг испытала чувство, какое другие жены у меня никогда не вызывали: могущество. С каждой секундой оно все возрастало, и я отказалась от вежливой беседы, которую пыталась завязать Эшли. Я оглядела другие пары в нашей компании: каждая держалась за руки, отвернувшись от остальных, от меня и Эшли, задрав подбородки в направлении прочих стоек. Я почти слышала, как скрипят мозги Эшли в поисках следующего вопроса. Похоже, моргать ей не требовалось. Она так густо обмазалась автозагаром, что я не могла понять, насмехается она надо мной или пытается на меня походить.

«А как ты узнала про этот чемпионат?» – наконец выдала Эшли.

Парни в шутку обсуждали эту поездку с прошлого лета, когда услышали о происшествии на Первом ежегодном всемирном чемпионате по роллам с лобстером. Он, в отличие от нынешнего, проходил на открытом воздухе: внезапно, сверкая эпическими молниями, из ниоткуда налетела сумасшедшая буря, разрушила все ларьки участников и столь же стремительно унеслась в океан. Один из парней, желая поржать над бурными эмоциями и выраженным мэнским акцентом, скинул ссылку на видео от торговца роллами, не прошедшего даже в финальную десятку, – тот жаловался на промоченный ливнем чемпионат в целом и на победу ролла из Айдахо в частности. А потом, как обычно, парни принялись это видео цитировать, разбирать на фразочки, переиначивать, пока оно целиком не вошло в их привычный репертуар: через много месяцев, когда мы все собрались в Майами на праздники и играли в домино у родителей мужа, парни перебрасывались все теми же фразочками. Ранней весной, пережив зиму в Нью-Йорке (которая лишь немногим лучше, чем у остальной компании в Новой Англии), муж вдруг наткнулся в Интернете на рекламу Второго ежегодного чемпионата: «Ты погляди, эти дятлы снова за свое!» Прежде чем он успел превратить новости в очередной прикол на много месяцев в их групповом чатике, я предложила: «А что, если нам туда съездить? Мы все могли бы там собраться летом».

Теперь же я молча смотрела на Эшли, дождалась, когда она моргнет, а затем ответила: «Из Интернета».

Она опять закивала и выдала новую порцию «О, круто!», улыбаясь ослепительной белозубой улыбкой, с которой только на конкурс красоты выходить. Впервые в жизни другая женщина так отчаянно хотела мне понравиться. Обычно бывало наоборот – именно потому я и поняла, что происходит. А значит, если я хочу хорошо сыграть в эту игру, пора обратить все внимание на мужчину.

Мой муж стоял на цыпочках, подняв вверх руку с телефоном в попытке запечатлеть всю длину очереди к стойке парижан. Его явно лучше было не отвлекать, поэтому я повернулась к Вилли, которого мы в детстве звали Гилем, сокращая от Гильермо, но теперь жена называла его Вилли – а стало быть, и мы тоже, – и попыталась придумать вопрос, который оказался бы совершенно непонятным для постороннего.

«Как там твой брат, нашел новую работу?» – поинтересовалась я, прекрасно зная ответ благодаря еженедельным телефонным разговорам с его матерью.

К моему изумлению, Эшли положила руку мне на плечо и влезла в беседу, сверкая безупречными зубами:

«А, точно, твой брат, Лазаро, Лаз? Его уволили из „Бест бай“ этак с месяц назад?»

Вилли уставился на меня так, словно по моей вине она знала про Лаза, про само его существование. Мой муж все еще притворялся, будто поглощен процессом получения идеальной фоточки, и на меня накатила такая волна ярости, что я едва обуздала бешеное желание сбить с него бейсболку – и плевать на последствия. Вздернутая бровь Вилли, похоже, означала то же, что и во времена нашего детства: он и рта не раскроет, зато я выдай что-нибудь резкое, типа: «А что, Марко тебе про всех нас подноготную рассказал? Так у юристов полагается?» Или: «Извини, но какого дьявола ты треплешь имя моего друга своим языком?» Или еще проще: «Прошу прощения, но кто с тобой вообще разговаривал?»