Читаем Четырнадцать дней полностью

По последним дошедшим до меня слухам, мой бывший муж все еще живет в Майами с родителями. Они из тех кубинцев, которые наверняка счастливы иметь сына дома на время пандемии. Он сильный парень и может им пригодиться. Представляю, как он вырубает кого-нибудь ради рулона туалетной бумаги для родителей, не вопрос. Он не знает, что я выехала из нашей квартиры сразу после официального оформления развода и теперь живу тут. Пусть думает, будто я все еще на старом месте. Так безопаснее для всех.

Кстати, рассказать про те роллы с лобстером? Французов ограбили. Цедра лайма – это, ну блин, просто язык проглотишь! С точки зрения вкуса и презентации никакого майонеза не надо, там просто нечего прятать под майонезом: французы обставили всех местных на раз-два. Однако в итоге вышло именно так, как я и ожидала: выиграл и забрал титул чемпиона обратно в великий штат Мэн кто-то из местных – уж не помню, кто именно из пятерых, потому что, признаем честно, все пятеро ничем друг от друга не отличались. И мне наплевать, кто что подумает про меня, – да, больше всего мне понравились роллы французов. В жизни ничего вкуснее не ела!

* * *

На базилике Святого Патрика зазвонили колокола, и с глухим последним ударом Королева закончила рассказ.

Все еще чувствуя сладкий вкус роллов с лобстером на языке, мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я вернулась к обшарпанному письменному столу и мягким звукам шагов над головой.

День шестой

5 апреля 2020 года


Евровидение прибыл на крышу с термосом и пледом.

– «Смерть подобна отдаленным раскатам грома на пикнике», – процитировал он новые граффити на стене. – Звучит неплохо.

Я наблюдала, как он усаживается на антикварное кресло в пластиковом чехле и раскладывает вокруг всякую мелочь, словно и правда на пикник пришел: солонку, высокий коктейльный стакан с двумя оливками на шпажке, серебряную тарелочку с сыром и крекерами и старую помятую кастрюлю с ложкой для ежевечерних «аплодисментов». Плед он набросил на подлокотник кресла, приготовившись к похолоданию после заката. Затем потряс бутылку мартини и лил его в стакан тонкой струйкой, пока не начало переливаться через край. Евровидение чрезвычайно осторожно поднял стакан и, вытянув губы, отпил лишнее, прежде чем поставить его на столик. На меня успокаивающе подействовало то, как он точно и деловито раскладывает вокруг себя вещи, создавая собственный домик внутри шестифутового радиуса.

– Эх, если бы я только мог, как в былые времена, чокнуться с вами! – вздохнул Евровидение. – Считайте, что я пью за всех нас, рассказчиков и слушателей!

Он поднял стакан, и все собравшиеся последовали его примеру.

На крышу подтягивалось все больше людей. Сегодня пришло довольно много тех, кого я не узнала из своих прошлых записей, в чьих квартирах я еще не бывала и кого не встречала в коридорах. Похоже, по зданию расползалась молва про наши посиделки с историями. Народ расставлял стулья полукругом, как можно дальше друг от друга. Людям безумно хотелось вырваться из душных квартир и по возможности пообщаться – если хватало смелости. Я вдруг осознала, что сама уже больше двух недель не покидаю пределы здания. Интересно, хоть кто-то из жильцов выходил наружу?

Сегодня я налила в термос «Сингапурский слинг», смешанный из того, что удалось набрать в радужном шкафчике. Мне хотелось чего-то сладкого, тропического, со вкусом путешествия в далекие страны, и чтобы чемоданы из кожи аллигатора с наклейками круизных кораблей; старые гостиницы с верандами и вентиляторами на потолке, с официантами в белых перчатках. Ха! Кем это я себя возомнила?

Кислятина села на обычное место рядом с Евровидением, притащив бутылку вина, бокал и столик; Хелло-Китти устроилась в своем кресле-пещере; Дама с кольцами куталась в леопардовый платок; Уитни сидела на уродливом стуле в стиле баухаус; Вурли – на банкетке, которую таскал туда-сюда каждый вечер; Флорида тонула в золотистой шали, и так далее.

– Приветствую всех! – С этими словами Евровидение встал и поправил галстук-бабочку, затем посмотрел на часы. – Тридцать секунд до начала шоу.

Ровно в семь мы изо всех сил захлопали, заорали, и впервые я услышала, как где-то внизу на полную громкость врубили «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в исполнении Синатры. Как обычно, шум и гам постепенно и как-то печально утихли, словно волна откатилась с пляжа обратно в море.

Выполнив свои обязанности управдома, я записала сегодняшнюю статистику: в штате Нью-Йорк положительный результат теста на ковид-19 получили 122 031 человек (по сравнению с 113 704 – на субботу), и общее число заболевших в штатах Нью-Йорк, Нью-Джерси и Пенсильвания достигло 161 431, умерло 4159 человек – по сравнению с 3565 по состоянию на субботу. Как обычно, я положила «Библию» рядом с собой, небрежно прикрыв ее одеялом.

– Это же исковерканная цитата из стихотворения Уистена Одена, – задумчиво проговорил Рэмбоз, разглядывая граффити. – Должно звучать как «Мысли о его собственной смерти подобны отдаленным раскатам грома на пикнике».

– Отдаленным? – спросила Мэн. – Какое там! Мы уже в эпицентре бури.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза