Четырнадцать дней

Но разве можно заявить такое родной сестре? Да и кто захочет остаться с человеком, говорящим подобные вещи? Кроме того, Френни знала, что Тара боится уйти, ведь мало ли кто и что ей скажет. Напугать ее и заставить остаться не так уж трудно.

Френни впервые пришло в голову, что лучше бы они поменялись дарами. Если бы Тара получила подарок Френни, то Френни могла бы сказать сестре: «Мне бесконечно жаль. Я понимаю, почему ты хочешь пойти своим путем, но без тебя у меня будет разбито не только сердце». И Тара знала бы, что это чистая правда.

Сестры приехали на могилы родителей в заросшем уголке, огороженном стеной не только из камня, но и из крапивы. Положили свежие ромашки и крокусы на простые гранитные надгробия и молча уселись на траву.

«А что, если я на какое-то время перееду в город?» – внезапно спросила Тара по дороге обратно к машине.

«Там будет меньше вероятность подхватить болезнь Лайма, – ответила Френни. – И больше разных глупостей».

«Я услышу множество разных видов лжи и наконец научусь справляться с ними, не теряя голову. Может быть, тысяча видов лжи уравновесят друг друга, или я разберусь, как находить нужных мне лжецов. Не знаю».

Половину пришедших ей в голову мыслей Френни озвучить не рискнула бы, поэтому отделалась односложным: «Возможно».

«Мы бы виделись регулярно, – говорила Тара. – Я постоянно приезжала бы в гости. И ты могла бы меня навещать, когда вздумается. Я просто хочу попробовать пожить в окружении разных голосов и посмотреть, как это на меня повлияет».

«А если тебе не понравится то, как они на тебя повлияют?» – спросила Френни.

«Тогда я вернусь сюда, и ты напомнишь мне, кто я есть на самом деле», – улыбнулась Тара и, пропустив сестру на водительское место, принялась нажимать кнопки проигрывателя.

«А если я не хочу брать на себя такую обязанность?» – Френни очень осторожно подбирала слова, формулируя фразы в виде вопросов и предположений, а не полуправды и неправды.

«Разве ж это обязанность?» Тара пыталась вытащить компакт-диск (наверное, она хотела оставить сестре возможность выбирать музыку после своего отъезда). «Просто сестринские отношения. Важно то, кто ты есть, а не то, что ты делаешь».

«Да, но вот ты уедешь в город, наслушаешься всякого вранья, которое превратится в правду, а потом однажды вернешься домой и захочешь, чтобы я помогла тебе возвратиться к нормальной жизни, а я не смогу?»

На Френни накатывали волны тоски, тошноты и одиночества, и она невольно вспомнила про разговоры Тары о серфинге. Френни едва умела плавать по-собачьи, куда уж тут на доску встать!

«Ничего страшного! – сказала Тара и ткнула в проигрыватель плоскогубцами. – Честное слово, я в состоянии о себе позаботиться и в глубине души чувствую разницу между правдой и ложью, которая стала правдой. Ты же знаешь, я способна с этим справиться».

«Да оставь ты проигрыватель в покое! – не выдержала Френни. – Я пытаюсь…»

Они обе полностью сосредоточились на магнитоле и бесплодных попытках Тары спасти альбом Джонни Кэша, словно застрявший диск представлял собой возникшую между ними проблему, а когда Френни подняла взгляд на дорогу, то уже слишком поздно заметила огромного оленя, выскочившего из леса прямо перед ними. Машина врезалась в него с резким хрустом, словно аплодируя себе за внезапный автогол; ремни безопасности резко натянулись, а перед лицами сестер раздулись белые подушки.

Вскоре они увидели, как олень, слегка прихрамывая, неторопливо удаляется от искореженного бампера и смятого передка их машины.

Они стояли на обочине в ожидании эвакуатора. Френни нашла в завалах на заднем сиденье упаковку печенья и угостила Тару. Они жевали и смотрели, как рассеивается дым.

«Все будет хорошо», – с тихим плачем выдавила Тара.

«Я знаю, – отозвалась Френни, которая уже все глаза выплакала, но слезы все еще капали. – И это меня пугает».

* * *

– Вот такая история о двух сестрах, которые попали в беду, пытаясь изгнать ложь из мира, – засмеялась Амнезия.

– Я думал, она закончится по-другому, – задумчиво произнес Евровидение, словно размышляя вслух.

– В любом случае здесь не может быть счастливого конца, – дружелюбно пожала плечами Амнезия.

– В жизни ложь служит смазкой. Я, например, не хотела бы жить в мире правды, – сказала Дама с кольцами и оглянулась по сторонам. – Я вру каждый день. Как и мы все. Более того, я жила ложью тридцать лет и была невероятно счастлива. А когда все всплыло… по-прежнему была счастлива.

– А расскажите! – заинтересованно наклонился вперед Евровидение.

– Не сейчас.

– Лично я обожаю хорошую ложь, – заявила Хелло-Китти.

– Хорошей лжи не бывает! – фыркнула Флорида, потрясая головой.

– У меня есть хорошая ложь, – раздался голос за моей спиной.

Парди вернулась. Она стояла возле двери, прислонившись к стене, и ее глаза сияли.

– Я ведь обещала вам продолжение истории. В ней полно лжи.

– Да, мэм, вы обещали! – просиял Евровидение. – Садитесь, мы вас слушаем.