Четырнадцать дней

На том выступлении, где меня слушали только симпатичная чернокожая пара и прекрасный белый мужчина, Джерико, я играла свои, как я их называла, песни про «маму Дикси»[69] – про Юг как мать черной культуры, жестокую, но все-таки мать. Когда я сыграла последнюю, Джерико аплодировал мне так долго, что я затрясла головой. Он пригласил меня в какой-нибудь бар, который еще не собирался закрываться, однако я заметила, как у него заплетается язык и как он задевает рукой мои бедра, и сказала: «Пожалуй, нам стоит поискать место, где можно выпить кофе. Ты уже пьян, мы едва знакомы; скорее всего, ты сделаешь что-нибудь непристойное, и мне придется тебя пристрелить».

Он засмеялся, и я показала ему пистолет. Тогда, засмеявшись еще громче, он ответил, что знает круглосуточную забегаловку с хорошим кофе, и пообещал вести себя самым примерным образом. В итоге мы оказались в закусочной, где подавали панкейки из синей кукурузы, гавайский кофе и (отсутствующий в меню) бурбон для постоянных посетителей, к которым относился и Джерико.

Он получил известность как некто средний между Кристофферсоном и Гленом Кэмпбеллом, только гораздо более страстный и упорный. Когда я назвала его современным Мерлом Хаггардом, он поцеловал меня прямо в губы. А затем сделал лучшее предложение из всех, что я получала или получу в последующие годы (от поэтов-лауреатов из разных стран и обладателей «Грэмми» в различных жанрах).

Поскольку великая душа способна учуять аромат предыдущих великих душ, запутавшихся в твоих кудрях, Джерико предложил: «Давай сегодня вечером сотворим поэта!»

Будь у меня какой-то другой отец, я бы тут же и согласилась, но папочка есть папочка, так что мне понадобилось несколько недель.

Джерико назвал меня поэтессой-ковбойкой из Техаса и принялся рассказывать про черных ковбоев и ковбоек – как будто я не в Техасе выросла. Мы говорили о том, как Запад стал черным, и коричневым, и индейским, а не только белым, и о том, что в Аламо остались рабы, но никто не хочет говорить об этом и что Желтая Роза Техаса[70]

, возможно, была цветной женщиной и помогла техасцам выиграть войну – мы задавались вопросом, почему она так поступила. Я передала Джерико слова папочки, и он задумался: а не принадлежал бы Техас сегодня Мексике, если бы отец Желтой Розы Техаса сказал ей то же самое?

Вскоре я переехала в Нэшвилл, хоть и училась в Техасском университете в Остине. Я стала маленькой тайной Джерико. В те времена в провинции нельзя было иметь чернокожую девушку – точно так же, как нельзя было быть геем. «Нельзя» не означало, что этого не существовало, – невозможно было допустить, чтобы про это узнали. Я играла роль бэк-вокалистки, путешествующей с группой.

Джерико заявил, что «казаться тем, чем не являешься» – это третье из величайших видов сценического искусства в Нэшвилле: первое – писать песни, а второе – играть на гитаре. Согласно Джерико, пение стояло аж на четвертом месте.

К тому времени, когда получила диплом, переехала в Нэшвилл и заключила контракты с издательством и звукозаписывающей компанией, я готовилась записать песни «мамы Дикси» и для того училась третьему великому искусству города музыки. Я очень хотела записать альбом. Мной владела идея, в которую я была влюблена, а когда любишь, готов на что угодно.

Примерно в то время папочка умер, по естественным причинам. Белл Бриттон заявил, что это победа – умереть черным, в собственной кровати, на руках любящей дочери, от сочетания возраста и любимых пороков, и я не могла не рассмеяться, хотя мне было тяжело согласиться. После спокойного ухода папочки я почувствовала, что могу выйти замуж за Джерико.

В каком-то маленьком городке Джерико зашел в ломбард, вышел оттуда, надел мне на палец кольцо с крупным бриллиантом и сказал: «Ты больше не будешь ездить в автобусе с группой и девочками. Позвони в свою компанию звукозаписи, скажи им правду. Ты будешь ездить в „кадиллаке“ со мной – или выброси мое кольцо в реку».

Я не стала выбрасывать кольцо в реку. Я запрыгнула в его зеленый «кадиллак» с откидным верхом в Бирмингеме, и Джерико повернул в сторону Джексона, Миссисипи. Оттуда мы поехали в Шривпорт, а затем в Даллас. Ехать недалеко, от Бирмингема до Джексона всего четыре часа – если только ваша машина не сломается на заправке в Меридиане, штат Миссисипи.

Я люблю заправки. На одной из них я все детство провела. Если вы выросли в Техасе, то бензин пахнет как новые туфли. Но не в том случае, когда вы путешествуете с белым парнем, имея кожу шоколадного цвета. Какие-то пьяные хрычи (их было трое, и, оглядываясь назад, я называю их Ини, Мини, Мини-Мо) увидели белого мужчину с черной женщиной и принялись докучать мне.

Наш «кадиллак» с поднятым верхом стоял возле бензоколонки, когда они подкатили на красном пикапе. Мы с Джерико вместе сидели впереди, заправочный пистолет торчал в отверстии бензобака.

«Ну и зачем тебе это?» – начал Ини, самый крупный из троих.