Четырнадцать дней

Мой друг не ответил, внимательно изучая меня через маленький столик. Я забеспокоилась. А вдруг он расскажет о себе что-нибудь такое, после чего мне тоже придется что-нибудь сделать взамен? Однако, прежде чем я успела откровенно провалить этот тест, его телефон звякнул, и он, не читая текст сообщения, встал и сказал, что должен идти.

«Уже? – удивилась я. – Ты ведь только что пришел!»

Вообще-то, не совсем только что, ведь мы довольно долго препирались. Трудно спорить об ассимиляции: это неизбежный процесс, требующий стереть большие части тебя. Я не знала, сумела ли я их стереть или же они стерлись еще дома, когда я впервые решила сюда приехать.

Мой друг так и не позвонил, чтобы закончить задание, над которым мы работали, а за неделю до весенних каникул перестал встречать меня у ворот университета перед занятиями. Я искала его в аудитории. Я занимала для него место, как делал мой кот для меня. Когда мне так и не удалось с ним связаться, прежде всего я подумала, не стряслось ли чего во время вечерней пробежки. Например, он упал в реку или его похитили. Сделал что-то с собой или его заставили исчезнуть. Почему мне приходили в голову столь нелепые мысли вместо вполне очевидных? А именно: что, пока я усердно его искала, он про меня и думать забыл.

* * *

Незнакомка снова сложила руки на коленях, давая понять, что история закончена. Я видела на ее лице то самое одиночество, сквозившее в рассказе. Я вздрогнула. Хоть и выросла в Квинсе, я мгновенно поняла, что она имела в виду, говоря про сопротивление ассимиляции, про нежелание менять себя ради других. Я испытывала то же самое чувство большую часть жизни.

В наступившем молчании большой паук внезапно выскочил из трещины в парапете, пронесся через всю крышу и исчез под оторванным краем листа толя.

– Фу! – скривился Евровидение, с отвращением шевеля пальцами.

– А когда вы сможете вернуться домой? – спросила Хелло-Китти у рассказчицы.

– Сначала я должна была закончить магистратуру, но теперь все на удаленке. Даже не знаю. Мне не уехать обратно в Китай, пока не закончится пандемия.

– Это может случиться не скоро, – заметила Повариха.

Рассказчица кивнула.

– А я всю жизнь помешан на путешествиях, – признался Евровидение. – Ненавижу сидеть вот так, взаперти. Я умереть готов, лишь бы оказаться в «Грейс-отеле» на Санторини прямо сейчас!

– Ой, тоже мне, трагедия! – фыркнула Флорида. – Нам всего лишь нужно продержаться еще несколько недель. К июню все закончится.

– Надеюсь, – вздохнула Повариха. – Я в таком же положении: до смерти соскучилась по семье в Сан-Мигеле.

– После пандемии я собираюсь поездить по всему миру и все повидать! – заявила Хелло-Китти.

– Даже после пандемии никто не сможет путешествовать по миру так, как это делала я в вашем возрасте, – рассмеялась Уитни.

– В каком смысле?

– Я говорю про времена, – улыбнулась Уитни, – когда еще можно было встретить людей, никогда прежде не видевших человека из западных стран; когда можно было уехать в такое место, где ты исчезнешь из дома, и никто никогда не узнает, что произошло.

– Да ладно! Куда, например? И когда?

На сей раз я не сумела определить по тону голоса, искренне ли Хелло-Китти заинтересовалась или, как обычно, съязвила.

– Каждое слово в моей истории чистая правда. События происходили во времена правления последнего короля Афганистана.

– Афганистана?

– Да.

* * *

– Я путешествовала там летом 1972 года. Однажды утром я сидела у костра на сухом, пустынном Афганском плато, окруженном горными хребтами. Вместе со мной у огня устроились шесть или семь молодых американцев и европейцев. Мы не были волонтерами Корпуса мира, дипломатами на экскурсии, любителями природы, учеными, археологами, опытными альпинистами или даже пешими туристами. Просто разномастная группа молодежи чуть за двадцать, которые заработали немного денег в родной стране, занимаясь ничем не примечательными делами. Мы все впервые встретились в Кабуле и решили вместе поехать в это отдаленное место в центральном Афганистане.

В то утро мы сидели вокруг костерка и ели овсянку, когда перед нами явилось видение: через пустынную равнину к нам направлялась всадница – с развевающимися на ветру прямыми каштановыми волосами и в плывущем парусом красном платье.

Прежде чем продолжить, позвольте объяснить, что лично я никогда бы не очутилась в Афганистане, не попади я под влияние испанца, с которым познакомилась за много месяцев до того, когда жила в пещере в южной части острова Крит. Впервые я заметила его, когда потрепанный белый фургон приехал в прибрежную деревеньку, над которой находилась пещера. Испанец носил замшевые брюки с бахромой и черные кожаные ботинки. Мое внимание привлекла его походка – веселая и энергичная. После всего нескольких дней знакомства он спросил с сильным акцентом: «Ты не хочешь попутешествовать со мной по востоку?» Начитавшись как Германа Гессе, так и Алана Уотса и полагая себя знатоком восточных религий, я согласилась.