Чилийский поэт

В автобусе, уже на полпути, Висенте пожалел о своем согласии и предложил приятелю заняться чем-нибудь другим, но Пато был непреклонен. Через двадцать минут они вошли в хостел. Администратор – уже не тот бородатый хиппи, которого Висенте видел накануне вечером, а худощавый парень, невысокий и белокурый, тоже медленно бренчал на гитаре, той же самой. Это наводило на мысль, что работа администратора требовала постоянной вялой интерпретации мелодий на гитаре. Прю в ее комнате не оказалось, и парни принялись терпеливо ждать у стойки регистрации, листая книги, которые купил Висенте.

– Nihil novum sub sole («Ничто не ново под луной»), – высокомерно и пренебрежительно бросил Пато по-латыни, указывая на стихотворение своему другу. – Чистая техника, можно даже признать, что стихи плодить он умеет, но сказать-то этому тупице явно нечего.

– Nulla dies sine linea («Ни дня без строчки»), – тут же отреагировал Висенте, чтобы не ударить в грязь лицом. Хотя фраза была неуместная, это был единственный афоризм на латыни, который удержался в его памяти.

– И что это значит?

– Что нужно писать ежедневно, – изрек Висенте.

– Ах! Labor omnia vincit («Труд все одолеет»), – добавил Пато, не уточнив, что это – девиз школы, в которой он учился.

– Разумеется, – подтвердил Висенте, не пожелав уточнить значение фразы.

Прю появилась через полчаса, в темных очках, с бутылкой минеральной воды в правой руке и планшетом в левой. Она испуганно отреагировала на присутствие парней, ощутив шок от встречи с человеком, которого надеялась больше никогда не увидеть. К тому же у нее мелькнула внезапная мысль, что Висенте несовершеннолетний или что-то в этом роде; минувшим вечером ей показалось, что ему наверняка не меньше двадцати, и она даже не спросила его о возрасте. Только представьте себе смачное сообщение в прессе об американской гражданке, обвиняемой в совращении несовершеннолетнего чилийца. Мало того, ей даже неизвестно, в каком возрасте в Чили становятся совершеннолетними – в восемнадцать лет или в двадцать один год. Она успокоилась лишь после того, как Висенте улыбнулся ей. Администратор спросил ее на английском, прозвучавшем по-британски, являются ли эти джентльмены ее друзьями. Она кивнула в ответ и попросила его не беспокоиться. Администратор вышел во внутренний дворик со своей неразлучной гитарой, закурил и начал бегло играть вступление к «Маленькой дневной серенаде» Сильвио Родригеса, которую ни Прю, ни Висенте не узнали. Однако Пато угадал мелодию, подтвердив это свистом, прежде чем довольно хорошо заговорил на английском.

Прю попыталась вовлечь в беседу Висенте, но Пато настоял на том, что он – переводчик, а его друг не знает английского языка. Прю уселась на полу, прислонившись спиной к стене и закрыв лицо руками в искреннем смущении, которое непосвященным показалось бы флиртом. Она попросила Пато перевести Висенте, что вчера ей было очень плохо и что пусть он простит ее за случившееся той ночью. Причем «той ночью» она произнесла так, словно речь шла о давнем событии, а не вчерашнем. И что она благодарит его за помощь и за то, что он ее выслушал, и что ей было с ним очень хорошо. Она надеется, что они останутся добрыми друзьями, но не более того. Пато перевел ему ее слова, хотя он и сам уже все понял, ведь язык отказа от любви убедителен и универсален.

И тут их беседа зашла в тупик. Прю взглянула на часы на своем планшете и объявила, что ей пора, у нее работа. Пато поинтересовался, над чем же она трудится, и та ответила, что занимается журналистикой, ей надо что-нибудь написать о Чили, но пока она не знает, что именно.

– Ну, у нас в Чили красивая природа и хорошее вино, однако, по мне, лучшее здесь – поэзия, – заявил Пато. – Вот это то, что надо, мы даже победили на чемпионате мира. Нет, выиграли даже два чемпионата мира, мы двукратные чемпионы мира в области поэзии, и это, наверное, единственное, в чем мы сильны.

– А я подумывала написать о ваших бездомных собаках. Как их здесь называют? Дворовые?

– Дворняжки, – поправил ее Пато. – И чем же они тебя так заинтересовали?

– Их тут так много, что на меня они произвели впечатление, – призналась Прю. – Или я все-таки попытаюсь написать о Пабло Неруде.

– О Неруде? Лучше напиши о других поэтах, Неруда здесь уже никого не интересует, – уверенно сказал Пато.

– Даже после эксгумации? – Прю упомянула недавнее извлечение останков Неруды для установления подлинной причины его смерти – от рака или, как гласит неофициальная версия, от отравления агентами чилийской диктатуры. Прю следила за этой темой, но не была уверена, заинтересуется ли таким сюжетом журнал. Кроме того, вполне вероятно, что событие освещают более влиятельные международные СМИ. К тому же у нее не было уверенности, что она располагает достаточным временем для поиска оригинальной подачи материала на такую тему. То же самое – освещение теоретически обнадеживающего переизбрания Мишель Бачелет президентом или сорокалетия со дня военного переворота в Чили.