Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

– Как это вдруг вспомнили о нас? – спрашивает Эдит с кислой миной, когда мы трое тонем на широком кожаном сиденье и бесшумная, словно катафалк, машина трогается с места.

– Сами понимаете, такого рода дела происходят или неожиданно, или вовсе не происходят.

Глядя на его бледное лицо и мутные глаза, можно предположить, что он прикладывается с самого утра.

– Мы начали вчера, – поправляет меня Райман, как бы угадав мою мысль. – Я должен тебе сказать, наш Эванс исключительный человек. Сам я, как тебе известно, довольно-таки стоек, но перед шефом готов снять шляпу.

Ничего с ним не делается, чемпион, да и только.

«Шеф у себя на вилле». На жаргоне «Зодиака» это означает, что у Эванса запой. Председатель пускается в разгул редко, и это все стараются держать в тайне, а как же иначе – сан. Но, поскольку, войдя в раж, Эванс веселости ради приглашает на виллу и случайных женщин, отзвуки таких пирушек слышны подчас очень далеко.

– Пожалуй, мы едем не вовремя, – бормочу я. – С опозданием на денек-полтора.

– Глупости! Ты не знаешь Эванса: для него веселье только начинается. Хотя началось оно, в сущности, вчера.

Сначала решили вспрыснуть сделку с «Калор». А когда стали пить по третьей, шеф мрачно поглядел на нас и говорит: «У меня дурное предчувствие!» Вот до чего хорошо соображает! Исключительный тип этот наш Эванс!

– У меня тоже дурное предчувствие, – все еще с раздражением заявляет Эдит. – Мы произведем на всех плохое впечатление. Трезвые всегда производят неприятное впечатление.

– Не бойтесь! – Райман делает небрежный жест рукой. – Уймите ваше сердце, мадам, и не бойтесь! Разве можете вы произвести плохое впечатление, даже если бы вы того хотели?.. А потом, вам нечего стесняться, можете производить такое впечатление, какое вам хочется. Наш председатель не придирчив… Исключительный человек!

Оставив позади городские улицы, машина катит по шоссе в сторону Гарлема. Спина шофера, сидящего перед нами за стеклом, могуча и невозмутима – в стиле «роллс-ройса». Мы сворачиваем на проселок, и за окнами начинают мелькать деревья, редкие и тоненькие, потом деревьев становится больше, теперь они уже более крупные, наконец мы въезжаем в настоящий лес. Здесь царит сумрак и влага. Замедлив ход, машина делает плановый поворот и останавливается перед широкими железными воротами. Шофер нажимает на клаксон, ворота бесшумно распахиваются, и «роллс-ройс» едет по длинной извилистой аллее, образуемой высокими каштанами. Минуту спустя сквозь листву каштанов проглядывают белые стены двухэтажной виллы в стиле модерн, и мы останавливаемся перед парадным входом.

Компания разместилась в огромном холле, и напоминает она не столько подгулявших, сколько чем-то ошеломленных людей. Мужчин здесь только двое – Эванс и начальник отдела радиоаппаратуры Пауль Франк, невысокий, плечистый, плотно сбитый субъект с вечно торчащим в углу рта мундштуком. Женщин вдвое больше, и вид у них такой, будто их доставили сюда прямиком с улицы.

Все сидят в креслах вокруг низенького столика, сплошь заставленного бутылками и бокалами. Из приемника, откуда-то из глубины комнаты, доносятся приглушенные звуки танго, но присутствующие глядят в пол и словно слушают не танцевальную мелодию, а колокольный звон на собственных похоронах.

Наше появление среди этого траурного уныния воспринимается как второе пришествие. Эванс торжественно, хотя и немного сутулясь, встает нам навстречу, целует руку

Эдит, благосклонно здоровается со мной и ведет нас к дивану.

– Разве я не говорил, что Конрад вернется, – самодовольно вещает Пауль Франк. – Конрад стоящий тип! Конрад не способен выкидывать номера, хотя и работает в рекламе.

– Кони, миленький! Иди сюда! – лепечет в пьяном умилении красивая смуглянка.

Райман подсаживается к ней, а мы с Эдит устраиваемся на диване по обе стороны от Эванса.

– Не стану вам досаждать представлениями, – добродушно говорит шеф. – Все мы здесь люди свои.

Он и в самом деле не настолько пьян, чтобы потерять самообладание, но усилие, с каким он контролирует свои движения, говорит о том, что выпил он изрядно.

– Правильно, ни к чему нас представлять, – подхватывает одна из женщин, тощая, с бледно подкрашенными губами. – Важнее другое – кто нам будет наливать.

Пауль Франк вскакивает и с готовностью перебирает бутылки на столе.

– Что тут наливать, когда все уже выпито… кроме джина. Кому налить джину?

– Ни в коем случае! – восклицает Эванс. – Употребление джина строго запрещено! Мы будем пить только легкие напитки.

Он поворачивается к открытой двери и горланит с неожиданной силой:

– Ровольт, дружище! Где же твои прохладительные?

– Все готово, – слышится хриплый голос из соседней комнаты.

В дверях показывается человек по имени Ровольт, он держит огромный поднос, заставленный бутылками виски, содовой, бокалами, льдом. Вся еда – маслины на крохотной розетке. Франк отечески обращается к женщинам:

– Уберите-ка со стола, родненькие!