Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

– Не понимаю, почему серьезный непременно должен быть скучным…

С упоением слушая нестройное бренчание, она зажимает мне рот.

– Джанго Райнгард! – объявляет Питер, совсем как возвещают во дворце: «Его величество король». – Запись совершенно неизвестных импровизаций. Чудом обнаруженная несколько месяцев назад.

– Он поистине фантастичен! – вздыхает Эдит. – Такую пластинку я подарю Доре.

Эта фраза обронена мимоходом и вроде бы не имеет никакого значения. Но я ловлю ее и стараюсь сохранить в памяти. Дора… Что за Дора?.. Вероятно, Дора Босх.

– Они бывают в магазинах? – обращается моя секретарша к Питеру.

Однако вопрос ее тонет в общем шуме, который внезапно усиливается.

– Обожаю Джанго!

– Чепуха! Из пяти старых мотивов он делает один новый…

– Ты бы послушал джаз «Месенджер»!

– А Джерри Малиган…

– Сидней Бекет…

И прочая петрушка.

Вскоре серьезный джаз сменяется несерьезным.

В динамике теперь звучит банальный рок, который воспринимается спорщиками как гимн примирения, все как один, в том числе и толстая Мери, вскакивают со своих мест и начинают кривляться кто во что горазд. Эдит тоже вовлечена против своей воли в танцевальные страсти. Однако мне удается выйти сухим из воды – я делаю вид, будто давным-давно уснул.

– Дорогая Эдит, – говорю отеческим тоном, когда мы уже ночью возвращаемся домой, – у меня создается впечатление, что один мой совет, который я когда-то дал тебе, ты не принимаешь во внимание.

– Какой именно? Ты мне даешь столько советов!

– Все тот же: чтобы ты избегала случайных знакомств.

Скажи, что у тебя общего с этой Дорой Босх?

– Как это что общего?! Мы обе секретарши.

– Конкретнее!

– Однажды мы с нею встретились в магазине грампластинок на Кальверстрат. Обменялись несколькими словами. Выяснилось, что обе мы помешаны на джазе. Два-три раза дарили друг другу пластинки. Больше ничего.

– Ты бывала у нее дома?

– Еще нет.

– И не придется. Вообще впредь никаких взаимных услуг, никаких интимностей.

– Знаешь, Морис, я не забываю, что ты мой начальник, но твое опекунство уже становится невмоготу.

– Оставь эту свою сцену для другого раза. Дора Босх –

секретарь Эванса.

– Ну и что из этого?

– А Эванс терпеть не может, когда кто-то вертится вокруг его людей. Счастье, что он не пронюхал о ваших встречах в магазине.

– Тебя преследуют призраки.

– Эванс не призрак. И, должен тебе сказать, твои попытки добиться чего-нибудь через Дору Босх – детская затея. Дора не ступала и не ступит ногой в комнату на четвертом этаже. Так же как и ты. А твоя хитрость кончится тем, что тебя, а с тобой заодно и меня в один прекрасный день выставят из «Зодиака». Поэтому я настоятельно прошу тебя не забывать о нашей первоначальной договоренности.

– Хорошо, Морис! – устало отвечает женщина. – Пусть будет по-твоему. Только не надо так дрожать за свое место.

Выходные дни начинаются в атмосфере холодной войны. В субботу, ссылаясь на то, что она не голодна, Эдит отказывается идти в ресторан. Вечером тоже отказывается выходить из дому, потому что ей хочется спать. Я бы мог ей сказать, что дуется она напрасно, и настоять на своем, но, если человек начинает хандрить, лучше всего оставить его в покое, чтобы он сам избавился от хандры. Совершив небольшую прогулку, я устраиваю себе холостяцкий ужин с пивом и солидной дозой размышлений, затем снова иду гулять. Незаметно для себя оказываюсь на берегу канала.

Это один из соединительных каналов, давно не используемый. У его левого берега в тени деревьев стоит на вечной стоянке несколько барж. В Голландии часто беднота живет на таких баржах, превратив их в жилища. Мое внимание привлекает вторая баржа справа. Оконце одного из помещений светится, в нем хорошо виден склонившийся над столом мужчина. Он ест. Это ван Альтен.

«Ну и что из этого, что ван Альтен?» – говорю я себе, поворачивая обратно. Райман утверждает, что не может понять этого человека. Я тоже. Правда, мне удавалось несколько раз понаблюдать за ним издалека, чтоб лишний раз убедиться, что у этого мрачного человека укоренились автоматические и скучные привычки – от баржи до учреждения, от учреждения до баржи, с коротким заходом к булочнику, зеленщику и бакалейщику. Привезенный из

Америки, вероятно, Эвансом, он живет в родной стране как иностранец. Никаких друзей, никаких развлечений, никаких страстей. Он спокойно чувствует себя в своей комнате без всяких занавесок, поскольку скрывать ему нечего, поскольку у него вообще ничего нет своего личного.

Но отсутствие каких бы то ни было желаний – если это не заведомая глупость или проявление маниакального аскетизма – тоже подозрительно. Обычно человек подавляет свои желания во имя чего-то, тщательно скрываемого от окружающих. Какова же тайная страсть ван Альтена и есть ли у него вообще такая страсть?

Только к чему все это? Ван Альтен лишь маленькая деталь в сложном механизме, который необходимо постичь, чтобы проникнуть в стальной сейф «Зодиака». В