Что такое литература?

Нас породила буржуазия, и она же научила нас ценить свои завоевания: политические свободы, habeas corpus

[357]

и тому подобное; мы принадлежим к буржуазии по своей культуре, по образу жизни и по нашей сегодняшней публике. И в то же время историческая ситуация побуждает нас присоединиться к пролетариату с целью построения бесклассового общества. Нет никаких сомнений в том, что пока свобода мысли мало волнует пролетариат: у него есть и более настоятельные заботы. С другой стороны, буржуазия делает вид, будто даже и не слыхала о том, что значат слова «реальные свободы». Таким образом, каждый из этих классов может сохранять чистую совесть, во всяком случае в этом пункте, поскольку каждый из них исключает из рассмотрения один из членов антиномии. А мы – те, кто не должен строго придерживаться определенного направления мыслей и кто вместе с тем находится в роли посредников, беспрестанно мечущихся от одного класса к другому, – мы обречены, словно Страсти Господние, принимать на себя эту двойную тяготу. Она представляет собой и нашу личную проблему, и драму всей современной эпохи. Нам, естественно, заявят, что причина разрывающей нас на части антимонии только в тех пережитках буржуазной идеологии, от которых мы пока не сумели избавиться, и, с другой стороны, добавят, что нам свойствен революционный снобизм и мы хотим заставить литературу служить таким целям, для каких она не предназначена. Можно было бы не придавать всему этому значения, но только вот у некоторых из писателей, из числа тех, у кого совесть нечиста, подобные слова вызывают ряд откликов. А потому нам следует внушить себе такую истину: быть может, и соблазнительно отказаться от формальных свобод ради того, чтобы более полно отречься от нашего буржуазного происхождения, однако этого было бы достаточно для того, чтобы в корне подорвать доверие к писательской деятельности как к индивидуальному проекту; быть может, нам было бы проще отступиться от требований материальных улучшений, чтобы со спокойной совестью создавать «чистую литературу», однако тем самым мы отказались бы от возможности выбирать себе публику за пределами класса угнетателей. Таким образом, противостояние необходимо преодолеть ради нас самих и внутри нас самих. Для начала заверим вас, что это противостояние преодолимо; литература сама дает тому доказательство, ибо она являет собой плод всеобщей свободы, взывающей ко всем частным свободам, а также потому, что она по-своему проявляет себя и в виде свободного продукта созидательной деятельности, и в виде всеобщности человеческого удела. И если, с другой стороны, большинству из нас не по силам найти общее решение, то наш долг одолевать противостояние тысячью мелких объединительных усилий. Каждый день нашей писательской жизни нам приходится со всей определенностью высказывать свою позицию в статьях и книгах. Так пусть же всегда это происходит с сохранением в качестве руководящего принципа права на всеобщую свободу, а в качестве действенного объединительного фактора – формальных и реальных свобод. И пусть свобода заявляет о себе в наших романах, в наших эссе и театральных пьесах. А поскольку наши герои пока еще не могут ею насладиться, ибо они принадлежат нашему времени, давайте научимся по крайней мере показывать, чего им стоит ее отсутствие. Отныне недостаточно красноречиво изобличать злоупотребления и несправедливости, недостаточно набрасывать блестящие обвинительные психологические портреты класса буржуазии, недостаточно и отдавать свое перо на службу общественным партиям: чтобы спасти литературу, надо занять позицию в нашей литературе, ибо литература по сути своей и есть принятие позиции. Мы должны не только по всем вопросам отвергать решения, которые не вдохновлялись бы неукоснительно социалистическими убеждениями, но и сторониться всех теорий и всех общественных движений, считающих социализм абсолютной целью. На наш взгляд, социализм должен воплощать в себе не окончательную цель, а лишь завершение начального периода, или, если угодно, последнее средство при движении к той цели, каковой является завладение человеческой личности свободой. Таким образом, наши сочинения должны представать перед читателями в двух видах: в виде отрицания и в виде созидания.