Что за чушь я сейчас прочитал?

В нем не было ничего намеренно развратного: расклешенная белая лакированная юбка – может быть, чуть короче положенного, – с вшитым обручем для налета ретро-футуризма. Белые сапоги, дурацкий розовый парик, перчатки. Но Дэвид не знал еще об одной части костюма – скромных белых трусиках в зеленую полоску. Еще одна специфическая шутка, предназначенная специально для Дэвида. В пикантном аниме (речь о японской анимации, если вы слишком стары или круты, чтобы знать это слово) половина девушек в таких трусиках ходит – видимо, это какой-то специфический для их культуры фетиш. Дэвид аниме считал смехотворным, а японские фетиши – тем более. Она думала, что он хорошенько посмеется.

Дэвид уже уходил, когда она вышла из спальни, чтобы показать готовый наряд. Он отвесил ей на бегу комплимент, но, прежде чем он закрыл за собой дверь, Эми игриво приподняла юбку, демонстрируя полосатые трусики. Она рассмеялась. А Дэвид – нет. Он как-то странно на нее посмотрел, снова зашел в квартиру и запер дверь. А дальше началось… какое-то безумие. Трусики даже не вышли из этой заварушки целиком. Эми нащупала один из его «звериных рычагов».

И, кажется, сейчас происходило что-то похожее.

Дэвид отстранился от нее, посмотрел на дождь и нетерпеливо бросил:

– Мы так все выходные просидим. Давай просто добежим до домика.

И они, пробежавшись под дождем, ввалились внутрь хижины, хихикая, как подростки. На стенах висели головы животных, оглушительно стучал по металлической крыше дождь.

Стоило им оказаться внутри, ветер, разумеется, стих, а дождь полил, как обычно. На другом конце города Джон заглядывал в багажник машины Нимфа, зажатой между джипом и столбом после аварии.

Эми и Дэвид вышли на застекленную веранду – дождь теперь лил ровно, спокойно и размеренно. На дальней стороне пруда на поросшем травой холме примостилась маленькая часовенка. Дэвид поцеловал и облапал Эми – и она попросила его немного притормозить.

– У нас же на это все выходные.

– Я постараюсь держать себя в руках, но ничего не обещаю. – Он взглянул на воду: – Тебе нравится?

Сегодня не было и намека на бирюзовое мерцание, превращавшее порой пруд в сказочную декорацию: потоки дождевой воды превратили его в переполненную грязную лужу. Поверхность шла рябью от разбивавшихся на мелкие брызги капель.

– Тут чудесно.

Дэвид сел на плетеный диван и похлопал по сиденью рядом с собой.

– Я бы повздыхал, что день мог выдаться и получше. Но моя Эми такую погоду любит, мне ли не знать.

– Ага. Ну, только когда я под крышей. Уверена, окажись я на весь день снаружи, мне бы это не понравилось. И еще весь город под угрозой наводнения, ты же знаешь. Но да, весь этот дождь – большие капли срываются вниз, дует прохладный ветерок… От такого хочется свернуться калачиком.

Дэвид обнял ее. Она прижалась к нему, почувствовала, какой он теплый.

– Я знаю, ты не фанат такого. Хижин и всего остального. Ну, если не считать того, что в таком уединенном месте можно с размахом заняться сексом. Но то, чем мы сейчас занимаемся – просто сидим под крышей, пока снаружи идет дождь, и таем друг рядом с другом… Для меня это рай. Такие моменты…

– Ты веришь в рай, Эми? Думаешь, он существует?

– Я же не буквально говорила.

– И все же. Вопрос серьезный.

– Даже не знаю. Но если существует, то, может быть, он выглядит так, как хочется тебе самому. Может быть, он у каждого свой. Какой-нибудь здоровенный байкер будет вечно ездить на «Харлее» со своей бандой, а воины отправятся в Валгаллу. Но мне большего не нужно. Хижина, дождь и просто… просто чтобы ничего не отвлекало. Деньги, работа, необходимость постоянно совать в рот еду и таблетки, чтобы тело не разваливалось. Все, что нас друг от друга отдаляет, все преграды, все страхи – все исчезнет, и останемся только мы. И будем вместе так долго, сколько пожелаем. Можно даже не разговаривать, если не хочется. Просто… будем вместе.

– А на что похож ад?

Она задумалась.

– Да уж, разговор перестает быть томным.

– Ты никогда об этом не думала?

Она немного помолчала, а потом ответила:

– В Освенциме были маленькие камеры, их называли стоячими. Дверь была около фута высотой, в камеру нужно было заползти – а попав внутрь, человек оказывался в закутке размером с вертикальный гроб примерно четырех футов в высоту. Ни присесть, ни прилечь. В этой камере было невозможно поспать, расслабиться – люди могли только стоять сгорбившись в этой душной бетонной коробке. Потом маленькую дверь у их ног закрывали, и становилось абсолютно темно, окон там не было. И человек просто стоял вот так, горбясь и корчась от судорог, один, в кромешной тьме, в течение нескольких месяцев. Думаю, в аду то же самое, только навсегда.

– Боже мой.

– Ты сам спросил.

– Но ты же в это не веришь, правда? Как и в любой другой ад.

– Я знаю, что в него веришь ты.