– Да, потому, что считаю, что рай бы не был раем, если по нему шатаются Гитлер и всякие насильники – купаются себе у Иисуса в бассейне и болтают со своими жертвами. Да и для них это все равно был бы не рай: некоторые счастливы, только когда кого-то мучают. Их раем был бы только ад для всех остальных. Так ты в него веришь? В место вечных страданий?
– Нет, – ответила Эми.
– Почему?
– Как мы вообще перешли на эту тему?
– Прости мне мое любопытство.
– Я не верю в ад, потому что тогда не было бы и рая.
– Потому что нельзя наслаждаться раем, если знаешь, что кто-то страдает.
– Я считаю, если кто-то наслаждается вечным блаженством, пока миллионы других людей кричат в агонии, то он социопат.
– Вот об этом я и говорю. Именно об этом. Эти говнюки сами навлекают на себя адское пламя, а
Эми промолчала, потому что хотела побыстрее покончить с этими рассуждениями – ей и так не нравилось, куда они ведут. Дэвид на миг задумался, как будто наконец-то дошел до главной мысли, но, дойдя до нее, не знал, как ее сформулировать.
– Помнишь, когда мы впервые заговорили о свадьбе, эм, лет семь назад, я сказал, что не женюсь на тебе, пока ты не получишь диплом? – спросил он наконец. – Помнишь, почему я это сказал?
– Ты хотел, чтобы я стала независимой. Ты не хотел жениться, потому что я боялась, что не справлюсь самостоятельно. Потому что тогда я останусь с тобой, даже если буду несчастна в браке.
– Совершенно верно. Но ты должна знать, что… это работает в обе стороны.
– Знаю.
– Нет, не знаешь. Я ужасно накосячил, Эми.
– Ой-ей. И как ее зовут?
– Нет, ничего такого. Моя вина в том, что я… позволил тебе поверить, будто я не справлюсь, если ты меня оставишь. Что я или покалечу себя, или пущу жизнь под откос. Я знал, что ты в это веришь, и нарочно тебя не разубеждал. Потому что не хотел, чтобы ты ушла. Потому что убедил себя, что ты мой маленький волшебный пузырь, который защищает меня от кошмаров внешнего мира. И от моих собственных. Но я хочу, чтобы ты знала: со мной все будет в порядке. Если ты когда-нибудь решишь, что несчастна, и бросишь меня, я некоторое время погрущу, а потом стану жить дальше, потому что я взрослый человек, а так взрослые люди и поступают. Они не держат других в заложниках.
– Я счастлива, Дэвид. Я люблю тебя.
– Это хорошо. Это здорово. Но если это изменится… Если изменюсь
– Я поняла, ты уже такое говорил…
– Тогда это было несерьезно. А сейчас да.
Эми открыла рот для ответа, но позволила взять верх тишине. Они лежали рядом, на сухом островке посреди дождя, и Эми чувствовала, как рядом поднимается и опускается грудь Дэвида. Она начала погружаться в сон.
– Я хочу признаться еще кое в чем. Но чтобы ты все поняла, мне нужно тебе показать.
– О. Ну ладно.
– Нам придется выйти наружу.
– Может, потом?
– Извини, не может.
Они с Дэвидом снова сели в машину и поехали вдоль пруда к церкви. У Эми мелькнула мысль, что он организовал сопливую свадебную церемонию, но вместо этого он припарковался и прошел мимо церкви к извилистой гравийной дорожке, уводящей к воде.
Эми пошла за ним. Уже почти у берега Дэвид сказал:
– Это здесь.
–
– Сама увидишь.
– Ты меня пугаешь. Скажи, зачем мы здесь.
– Эми, иногда я что-то делаю, а потом забываю. Но собой быть от этого не перестаю. Больше некому. Считать по-другому просто бессмысленно.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Потом наконец произнес:
– Мы с Джоном… не нашли эту девочку, Мэгги. Все ее до сих пор ищут. Но я знаю, где она.
Эми похолодела. Не говоря больше ни слова, Дэвид направился к пруду. Он продолжал идти, шлепая по воде, пока она не дошла до колен.
Эми, подрагивая, пошла за ним – капли дождя попадали на очки, и она не очень хорошо видела. Дэвид побрел к куче камней, завалившей когда-то вход в шахту. Он подошел к погруженному в воду ржавому знаку «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО».
Она увидела привязанную к столбу длинную белую трубку из пластика: ее край был загнут, словно для того, чтобы в нее не попал дождь. Дэвид остановился и приник ухом к трубке, будто прислушиваясь. Эми нехотя шла вперед, чувствуя себя так, словно оказалась в кошмаре. В голове у нее крутилось только одно: «