Чудеса Дивнозёрья

Тайка достала мобильник, открыла погоду и ахнула: те же двадцать три и дождь. На всякий случай она выглянула в окно и задрала голову к небу, но не увидела ни единого облачка. Зато раскалённое солнце шпарило вовсю.

– Я ж не дурачок какой-нибудь, – погудел Гриня. – Всё проверил и даже на сайт слазил. Всю неделю пишут, мол, никакой жары и дожди. Более того: я своей милой Катерине в город позвонил, так она говорит, их там заливает. Будто бы все наши ливни им достались. Не по твоей ли это части дельце, а, ведьма?

– Может, и по моей… – вздохнула Тайка.

Она понятия не имела, кто ворует чужие дожди и, главное, зачем. Как назло, в старой бабкиной тетрадке об этом тоже ничего не говорилось.

Она вышла на улицу, чтобы поискать Танюшку да расспросить. Но вся детвора, как назло, куда-то подевалась. Может, на речку пошли купаться?

Но на обычном месте малышни тоже не оказалось. Зато нашёлся тенёк, а вместе с ним и уцелевшие комары, которые набросились на Тайку, словно голодные волки, и всю искусали. Вдобавок она забыла надеть панамку, так что на обратном пути по кромке поля ей напекло голову до тёмных кругов перед глазами. Ещё и нос обгорел – ну что за невезение? А уже в деревне, когда она проходила мимо забора бабы Лизы, вредная старуха плеснула в неё помоями, да ещё и наорала: мол, нечего под окнами шастать.

Влетев домой, Тайка в сердцах пнула пустое ведро, которое кто-то поставил на пути, и принялась замывать пятна на сарафане.

– Чаво бушуешь? – насупился домовой Никифор. – А ежели б в ведре грязная вода была? Пришлось бы пол перемывать!

– Прости. Это от расстройства. П-просто не подумала…

Как только она принялась оправдываться, слёзы из глаз полились ещё пуще, и Никифор, покачав головой, протянул ей платок:

– Ну-ну, успокойся. Я ж тебя не ругаю, просто ворчу по-стариковски. Чаво у тебя приключилось, хозяюшка?

– Да всё как-то по-дурацки! – Она высморкалась в платок. – Танюшку я не нашла, только зря по жаре бегала. Теперь вот нос болит и плечи. И ещё, когда назад шла, баба Лиза в меня помоями плеснула. Такое хорошее настроение с утра было, а теперь…

Вот говорят, что жаловаться вроде как нехорошо, но Тайка жаловалась и понимала, что с каждым сказанным словом ей становится на самую капельку легче. Только всё равно немного совестно: вон Никифор явно в добром расположении духа был, ходил, напевая, улыбался, а теперь насупился:

– Чавой-то баба Лиза не права… Случайно плеснула али нарочно?

– Не знаю. Случайно, наверное. Она и сама испугалась будто бы. Но вместо того, чтобы извиниться, наорала. – От обиды Тайка закусила губу.

– А ты чаво?

– Да промолчала. Не было у меня сил с ней ругаться, сжала зубы и побежала домой ещё быстрее. Ой… Гриня, ты всё ещё тут?

Она только сейчас заметила, что гость не ушёл. Леший сидел за столом и смотрел на неё грустными синими глазами:

– Мне лучше уйти, да?

– Нет, что ты! Всё в порядке. – Тайка сглотнула слёзы. – Ты же знаешь, я тебе всегда рада. Извини за всё это…

– Да ладн… – вздохнул Гриня. – Всё путём.

Это прозвучало так печально, что Тайка вмиг поняла: всё далеко не «путём». Похоже, не у неё одной выдался тяжёлый день…

Рядом с лешим прямо на кухонном столе восседал Пушок и постанывал над вазочкой с пряниками. Вся его морда была в крошках.

– А у меня тоже всё плохо! – мявкнул он.

– Что, пряники больше в брюхо не лезут? – проворчала Тайка, снимая кроссовки.

Коловерша одарил её возмущённым взглядом и надул щёки:

– Живот у меня болит.

– А потому что меньше надо жрать всякую гадость!

Ну вот, теперь Пушок нахохлился ещё больше, отвернулся к окошку, возмущённо взмахнув крыльями… Хлоп! Вазочка с пряниками упала на пол, тонкое стекло разлетелось вдребезги.

– Вот я щас тебе по заднице, гад пернатый! – Тайка схватилась было за полотенце, но тут же, опомнившись, опустила руку. – Пушочек, прости. Не понимаю, чего я взъелась? Пёс с ней, с вазочкой, она всё равно старая была и мне не нравилась. А осколки сейчас уберём.

Отбросив полотенце, едва не ставшее орудием несправедливой кары, она взялась за совок и веник. Пушок больше не вжимал голову в плечи, но взгляд его остался мрачен. Пока Тайка убирала осколки, Никифор принёс коловерше стакан воды и таблетку:

– На-ка, выпей. Полегшает.

А потом нырнул под стол к Тайке и шепнул:

– Ой, неловко вышло. Пушок-то наш с Гринькой тока што поцапались, потому и сидели такие смурные.

– А они-то чего не поделили? – так же шёпотом спросила Тайка, сметая осколки.

– Да, понимашь, когда лесавки ушли, Гриня начал своими печалями делиться, а Пушок расфыркался, дескать, не проблемы это вовсе, а пустяки. Ну а дальше слово за слово…

– М-да, плохо дело… – Выпрямившись, Тайка ссыпала осколки вазочки в мусорное ведро, заботливо подставленное домовым. – Может, это кикимора-раздорка от Лёхи к нам переползла?

Никифор пожал плечами, а леший снова вздохнул, да так тяжко, что Тайке ничего не оставалось делать, кроме как сесть напротив и, подперев подбородок ладонями, спросить:

– Ну, рассказывай давай: что там у тебя ещё, кроме пожаров?

– Да будь проклят тот день, когда я завёл этот «Телеграм», будь он неладен! – заныл Гриня.