Но как же это сделать, как устроить выкидыш? Акушерской практики у нее не было уже много лет, да и этих специальных препаратов, когда она работала, еще не знали… Хотя, конечно, найти эти самые препараты можно, и все про них разузнать, разобраться… Но ведь Света лежит в больнице, под присмотром…
— Ну и что? — ответил Игорь, когда Тамара поделилась с ним всеми своими сомнениями. — У тебя же получилось передать отравленный пирог в тюрьму, когда ты хотела отравить цыганку.
— Мы!
— Что — мы?
— Мы хотели!
— Хорошо, мы. Так что, если получилось в тюрьме — неужели не получится в больнице?
Тамара молчала.
— Подумай — ты освободишь сына от всяких обязательств.
Люцита расчесывала волосы. Рыч завороженно смотрел на нее из-за занавески. За эти дни она как-то привыкла к нему, как к неотъемлемой части своей палатки, своего дома. Здесь были стол, стул, кровать, сундук, Рыч.
Именно так, через запятую.
— Чего уставился? — Люцита перехватила взгляд мужчины.
— Любуюсь, — сдавленно ответил тот. — Ты очень красивая. Вот так бы сидел и смотрел на тебя…
— Лучше помолчи!
— Ты знаешь, а мне даже нравится, когда мы ругаемся. Совсем как родные люди, по-семейному как-то.
— Еще чего!
— Не веришь? А, между прочим, когда ты уходишь из палатки, мне становится так тоскливо…
— Боишься, что я тебя сдам?
— Нет, это другое. Когда ты уходишь, мне тебя не хватает, именно тебя.
И в груди ноет… А когда возвращаешься — как будто солнышко восходит.
Для Люциты такое откровение было слишком неожиданным. Нет, она, конечно, знала, что красива, что производит впечатление на мужчин. Но услышать такое от Рыча — от бандита, убийцы, от этого цыганского медведя, устроившего берлогу в ее палатке… Как-то не укладывалось все это в голове.
— Тебе не на что надеяться, Рыч.
— А мне показалось, что тебе приятно было это слышать.
— Слышать такие слова приятно любой девушке. А вот даже задумываться о чем-то большем с таким, как ты…
— С каким? С беглым преступником? С позором всего цыганского рода?
— Ну вот — ты сам все понимаешь.
— Но я же не всегда был таким, Люцита! Нуда, я действительно хотел проучить этого Максима, помочь Баро. А Баро меня за это выгнал, да еще как — с позором, как будто я какой-то шелудивый приблудный пес! И я захотел отомстить, отомстить за унижение… — Рыч говорил и говорил, выворачивая перед Люцитой наизнанку всю свою душу.
А та внимательно слушала, не перебивая его ни единым словом.
— …И только сейчас, когда я рядом с тобой, я готов простить всех, весь белый свет!
Он сделал шаг к девушке, и вдруг рядом с палаткой раздался детский крик:
— Люцита! Люцита!
Рыч едва успел заскочить за занавеску, когда в палатку вбежал Васька:
— Люцита, меня мама к тебе за солью послала. Где она у тебя? — И, не дождавшись ответа, Василий прошел мимо испуганной хозяйки прямиком к занавеске. Когда он уже собирался ее приподнять, Люцита вышла из оцепенения и окликнула его:
— Васька! — Что?
Максим с Олесей, сидя у компьютера, подводили неутешительные итоги.
— То есть получается, что из фирмы Астахова выбраны все средства. Все.
— Так что же, он разорен?
— Да. До полного банкротства остался день, от силы — два.
— Подожди, Олеся, но это можно еще как-то предотвратить?
— Можно попробовать. Но, во-первых, это нужно делать срочно, а во-вторых, это может сделать только сам Николай Андреевич.
— Ну так беги к нему, расскажи все, пусть он остановит ход денег!
— Послушай, Максим, мы с тобой вместе все это обнаружили, давай вместе и расскажем ему об этом. Пошли! — И Олеся решительно поднялась.
Но Максим как-то не спешил.
— Олеся, — он замялся. — Я не могу…
— Почему?.. Постой, ты что, тоже? Ты с Антоном? — в голосе Олеси было больше не столько испуга, сколько разочарования.
— Нет, ну что ты — как ты могла подумать! Просто, понимаешь, если я приду к Николаю Андреевичу и сообщу, что его грабит собственный сын… Ну, в общем, это будет выглядеть как донос.
— Почему донос? Мы пытаемся спасти Астахова!
— Да, я все понимаю, но у меня давний конфликт с Антоном. Я не хочу, чтобы это выглядело как месть.
— Какая еще месть? Николая Андреевича обманывают самые близкие и дорогие люди. Кто же тогда ему поможет? — Она смотрела на задумавшегося Максима, не отрывая глаз. — Он столько хорошего для тебя сделал, неужели ты бросишь его в трудную минуту?
— Пойдем! — Максим решился и стал сгребать в портфель Олесины бумаги вместе с новыми распечатками со своего компьютера.
Старые любовники все сидели в кабинете Игоря и говорили о своем Антоне, когда неожиданно в кабинет ввалился сам герой их разговоров с ящиком шампанского в руках.
— Так и знал, что обоих вас тут застану. Чего испугались? Между прочим, я настроение вам поднимать приехал. Открывай бутылку, папаша!
— Что, есть повод?
— Еще какой! Провожаем последний день бедности и ничтожества!
— Сынок, а не слишком ли рано ты начал праздновать? — спросила Тамара.