— Смотрел. Повезло, что все случилось далеко от нас. Мы собирались…
— Да, я знаю. Мама мне говорила. Она надолго осталась?
— До выходных.
Они вышли на стоянку, огляделись, и Денис увидел Илью.
Муромец стоял возле своего пикапа и призывно размахивал руками, Мишка помахал ему в ответ.
Грустный носильщик посмотрел на Давыдова и без вопросов покатил тележку к огромной «тойота-тундра» небесно-голубого цвета.
Муромец обнял Давыдова, слегка приподнял, осторожно поставил шефа на место и тут же в два счета побросал в кузов все сумки и чемоданы.
Он был выше Дениса на полторы головы и тяжелее на полцентнера — подвижный и ловкий, как боксер-легковес.
Муромцем его окрестил Мишка при первой встрече двенадцать лет назад, а настоящая фамилия у Ильи была смешная и ласковая — Беленький.
Беленький официально числился в клинике Карины водителем-охранником, но давно стал для Давыдовых членом семьи, и к Мишке относился как к собственному сыну, к Давыдову — как к любимому старшему брату, и только Карину Олеговну слегка побаивался, соблюдая субординацию.
Пока пикап протолкался через пробку к проспекту Победы, Илья рассказал Денису все свежие политические новости и сообщил о том, кто из жен политиков и бизнесменов за время отсутствия Карины Олеговны стал клиентами клиники «Таис».
На Телиги пикап запрыгал по ухабам, и согревшийся Давыдов окончательно почувствовал себя дома.
Ему даже захотелось задремать под гудение Илюшиного голоса и смех Мишки, и он пару раз даже клюнул носом, чувствуя, что теряет нить разговора.
Глаза закрылись сами собой, урчал мотор, из дефлектора дул поток теплого воздуха…
Давыдов помнил эту комнату.
Он не мог понять — откуда, но помнил. Даже звук, с которым ходили вверх-вниз жалюзи кондиционера, казался ему знакомым. И занавеска, что должна прикрывать мертвого голубя.
Денис осторожно отвел в сторону плотную, странную на ощупь ткань, но за непривычно темным стеклом птицы не оказалось.
Давыдов еще раз осмотрелся.
Комната в пятнадцать квадратов. Стенной шкаф, кондиционер, низкий прикроватный столик, занавешенное окно, светильник у изголовья и второй, встроенный в потолок. На стене справа висела картина, на вкус Дениса, вполне талантливо написанная. На холсте крупными, уверенными мазками была изображена девушка под дождем. Дождь был сильным, девушка красивой и счастливой — она улыбалась струям, летящим с неба. Девушка любила дождь и очень его ждала.
Давыдов улыбнулся.
Началось, включилось сокровенное писательское. Будто других забот нет! Только что он дремал на заднем сиденьи пикапа, Киев, ноябрьская слякоть, Мишка без шапки, а теперь…
Давыдов снова отодвинул занавеску.
Крошечный «французский» балкончик, широкий бульвар с рядом пальм посередине, вечерний сумрак. По бульвару текли машины. Река из машин. Сверкали огни фар, мерцали светодиодами задние фонари. Ни одной марки Давыдов не узнал.
Он оперся ладонями на окно. Перед ним простирался город, который Давыдов никогда не видел, ни в жизни, ни на фото.
Странно — это не то слово.
Давыдов вышел в гостиную — он точно знал, что за дверью спальни гостиная с кухней и с большим холодильником. На столе остатки трапезы, два бокала, две тарелки.
На стойке бара лежал бумажник. Его бумажник. Несколько купюр незнакомого дизайна, буквы латиницей, но прочесть ничего не получилось, правда, цифры арабские. Карточки. Тут все в порядке, кроме названий банков.
В следующем отделении лежали права и документы на машину. Фотография была его.
Давыдов вынул из пластикового карманчика водительские права. Спине стало холодно, волосы на затылке зашевелились.
На водительском удостоверении кириллицей были написаны его имя и фамилия — Кирилл Давыдов. Кирилл.
Давыдов почувствовал, что теряет самообладание. Он безумен?
А что если ночной попутчик опоил его наркотиком? ЛСД, например? И его отравленный мозг, умирая, демонстрирует хозяину причудливые картины несуществующего мира.
Денис ущипнул себя за ногу и зашипел от боли.
Час от часу не легче. Это не бред, не галлюцинация и не наркотический сон. Давыдов почувствовал, что хочет выпить. Нет, что ему нужно выпить!
Он открыл холодильник — куча незнакомых упаковок с неизвестными названиями. В голове что-то щелкнуло — он может прочесть шрифт! Это было знание, а не возвращение памяти — словно биологический компьютер, управляющий переработкой информации, вдруг нашел нужный кластер на жестком диске. Раз — и все стало на место.
Привычным движением Давыдов вскрыл бутылку с виски и плеснул в стакан на два пальца золотистой жидкости.
Однако не спиться бы!
Он прислушался.
В ванной кто-то пел. Ну, не пел, напевал что-то приятным голосом.
Давыдов сделал глоток.
Селина. Нимфа воды.
Он помнил ее. Его тело помнило ее.
Ночь на Арубе. Чужой, яркий, обжигающий сон. Непонятный, но совершенно реальный.
Давыдов сел и махом допил стакан, но не полегчало, хотя виски смыл изжогу за доли секунды.
Внутри него что-то происходило.
Денис Давыдов был здесь, в теле Кирилла Давыдова. Или наоборот? Он в чужом теле или чужак занял его оболочку?