Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

В надежде понять отсутствующие части истории моей матери я провела небольшое исследование о воссоединении родителей и детей, которые находились под правительственной опекой. Я не смогла найти ничего за время детства моей матери, но за последние несколько десятилетий у нас нет недостатка в материалах. Объем информации просто ошеломляющий, как в США, так и в Соединенном Королевстве. Есть научные статьи, социологические исследования и даже справочные материалы для родителей о том, чего следует ожидать, когда вы привозите ребенка домой из-под приемной опеки, а также списки советов для приемных родителей о том, как сделать процесс перехода в биологическую семью более гладким и безболезненным. Хотя мало что могло пролить свет на воссоединения во времена детства моей матери, мое исследование выявило несколько основных пунктов. Семейные воссоединения не должны быть внезапными; они должны быть результатом постепенного процесса, где ребенок заново знакомится со своими биологическими родителями в ходе целого ряда родительских визитов. Воссоединение тоже должно находиться под компетентным наблюдением и протекать по плану, разработанному с участием родителей, наряду с последующей поддержкой для родителей со стороны одного или нескольких правительственных агентств. Даже при наличии всех этих ресурсов исследования показывают, что многие воссоединения – где-то от одной трети до половины или даже больше – заканчиваются неудачно. Тому есть множество причин, включая психическую нестабильность родителей и употребление наркотиков. Сравнения между детьми в современной приемной опеке и систематизированным насилием, которому подвергалась моя мать, определенно не выдерживают научной экспертизы, но мое исследование дало понять, что, когда связь между ребенком и родителем была разрушена, ее трудно восстановить.

Когда Лена воссоединилась с Дороти, статистика уже была не на их стороне, и их воссоединение с большой вероятностью завершилось неудачей из-за отсутствия внешней поддержки. Не было и постепенного знакомства матери с дочерью, которые были чужими друг для друга, и никто не давал советов о том, чего следует ожидать, когда мать с дочерью вернутся домой. Единственные инструкции Лены заключались в том, где и когда она может забрать Дороти.

Опять-таки, изучая воспоминания моей матери, я обнаружила одну путеводную ниточку, скрытую в одном из предложений. Оно было посвящено не ее опыту воссоединения, а относилось к другим найденышам, которые воссоединились с семьями в 1950-е годы, сразу же после давно назревших реформ в госпитале. После либерализации политики в результате скандала, связанного со смертью ребенка – не в госпитале, а под опекой неудачно выбранной приемной семьи, – биологические матери получили право контактировать со своими покинутыми детьми. Многие воспользовались этим правом. Но, по замечанию моей матери, «большинство этих встреч были неудачными, поскольку между матерью и ребенком так и не возникало эмоциональной связи и прочных взаимоотношений».

Может быть, таким косвенным образом моя мать поведала мне, что случилось с ней самой. Лена и Дороти попытались восстановить родственную связь, но эмоциональные раны от ранней разлуки с матерью и последующих издевательств оказались слишком глубокими для исцеления. Такая возможность наполнила меня сочувствием к матери, которого я никогда не испытывала, пока она была жива. Я думала о Лене – о том, как она жаждала воссоединиться с дочерью и как мучительно больно было потерять ее не один раз, а дважды. И я подумала о собственной матери – не о той женщине, которая постоянно критиковала меня, а о маленькой одинокой девочке, томившейся по семье ради излечения травм ее прошлого. В этот момент меня посетила мысль, что, наверное, она могла бы стать хорошей матерью, если бы ее участь не была предрешена за столетия до этого.

Что до меня, то я так и не стала матерью. С учетом того раздражения и возмущения, которое я долго испытывала к своей родне, у меня существует непреодолимый страх, что мой собственный ребенок может отвергнуть меня. В мои тридцать с лишним лет сомнения ненадолго затмились желанием иметь собственную семью, и я рассмотрела возможность стать приемной матерью. Помню свой оптимизм после посещения семинара для перспективных приемных родителей. Когда мои друзья с детьми описали предчувствие ощущения материнства и шансы на вознаграждение, то я начала думать, что, наверное, смогу стать хорошей матерью.

«Я буду осторожна, – думала я. – Я не повторю ошибок моих родителей».

Я обратилась к родителям с просьбой о финансовой поддержке. Стоимость усыновления или удочерения была слишком велика для моей зарплаты адвоката, защищающего публичные интересы. Мой отец всегда был щедрым человеком, он оплатил мое образование в частной школе и первый кредитный взнос за мой дом. У меня были веские основания надеяться на его помощь.