Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

Через неделю я получила ответ. На крахмально-белой бумаге со штемпелем юридической фирмы моего отца содержался только один абзац текста, где мне объяснили, что фирма может предоставить лишь символическую сумму для моего «проекта». Но письмо пришло с предупреждением и с просьбой пересмотреть мое решение. В то время выпуски новостей были полны страшными историями об условиях в сиротских приютах Румынии и других стран, где детей мучают всевозможными способами, а потом продают тупым американцам, желающим иметь приемных детей. «Ребенок может оказаться дефективным», – было сказано в письме. И что тогда?

Я так и не заполнила все необходимые документы. К тому времени, когда я познакомилась с моим мужем, мне было уже далеко за сорок. Даже если мы могли бы зачать ребенка, беготня вокруг малыша уже кажется неуместной, а мое желание стать приемной матерью давно прошло.

Наверное, точно так же было слишком поздно для Лены и Дороти, которые так и не смогли найти счастье в роли матери и дочери. Не знаю, умерла ли Лена с горьким сожалением о решении, принятом много лет назад. Но у Дороти по-прежнему оставался свет надежды – той самой надежды, которая поддерживала ее в унылые дни и ночи в Беркхамстеде, когда она тайком пробиралась в библиотеку и читала о далекой Америке или выпрашивала жвачку у смеющихся солдат в проезжавших конвоях. Эта надежда в итоге привела к ее путешествию через океан, где она наконец нашла то, что искала.

16

Принадлежность

Я отказалась прийти, слишком сконфуженная тем, что меня увидят вместе с ней. Барбекю, празднование Четвертого июля – все это будет чуть дальше по улице, и все соседи придут туда. Там будут хот-доги, гамбургеры, бенгальские огни, римские свечи и мои любимые палеты, которые превращаются в волшебных угольных змеек, извивающихся по мостовой. Но за несколько минут до начала вечеринки моя мать спустилась в холл, чтобы продемонстрировать свой наряд: мягкую шляпу и шерстяное пальто, украшенное потрепанными заплатками, которые она пришила сама. Под пальто мать носила винтажное платье 1930-х или 1940-х годов вместе со шнурованными сапожками. В одной руке она держала миниатюрный американский флаг, а в другой – кожаный чемоданчик с наклейкой на одной стороне:

Дайте мне ваших усталых, ваших бедных,

Ваши массы, что томятся по воздуху свободы,

Несчастные отбросы вашего людного берега.

Присылайте ко мне сирых и бездомных,

И я подниму свой фонарь у золотой двери!

– Я иммигрантка с острова Эллис! – воскликнула она, сияя от гордости за свою изобретательность и творческий дух. Единственная проблема с ее нарядом заключалась в том, что барбекю не было костюмированной вечеринкой. Я закатила глаза, как сделал бы любой подросток, но моя мать осталась невозмутимой.

– Я обязана жизнью этой стране, и я не стыжусь показать, чтобы все знали об этом!

Хотя она редко делилась со мной личными соображениями, я всегда знала, какие чувства она испытывает к Америке. Когда пришло время пройти экзамен на гражданство, она готовилась неделями, а потом хвасталась своими превосходными оценками. Она гордо носила свое гражданство и часто говорила о том, как ей повезло.

Ее пылкий патриотизм приобрел другой оттенок, когда я кое-что узнала о секретах, которые она долго скрывала. Для нее Америка была страной добрых людей, как те солдаты, которых она встретила на давней рождественской вечеринке. А еще это было место, которое позволяло забыть ее прошлое.

Найденыши не смешивались с представителями противоположного пола ни на игровой площадке, ни в классных комнатах, ни в коридорах. Рожденные вне брака, они считались склонными к греху самим обстоятельством своего рождения. Как говорилось в народе, «один ублюдок может зачать только других ублюдков», да и в любом случае найденышей готовили к одинокой жизни. Девочки могли ожидать работы допоздна в качестве горничных и хозяев, которые часто запрещали служанкам иметь ухажеров, или «любезников», как их тогда называли. Мальчики могли проводить долгие месяцы на военной службе или в море. В их будущем не было места для мечтаний о браке и детях.

С того дня, когда госпиталь открыл свои двери, мальчиков и девочек содержали в разных крыльях здания, зеркально отражавших друг друга. Сооружение отдельных спален было профинансировано одним из распорядителей госпиталя, Томасом Эмерсоном – богатым торговцем, который с особым сочувствием относился к бедственному положению женщин, погубленных «беспринципными» мужчинами. Он считал себя защитником женщин и оставил ежегодную ренту для своей сестры и служанки, которая была недоступна для их мужей. (Вероятно, его прогрессивные взгляды ограничивались белыми женщинами, поскольку он заработал свое немалое состояние на сахарных плантациях в Америке, где работали чернокожие рабы и рабыни.)